На сцене «Под крышей» московского Театра Моссовета — премьера спектакля «Кабаре «Гадюка»», «драмы в стиле кабаре с выстрелами и песнями», созданной по мотивам повести Алексея Толстого.
«Кабаре «Гадюка»» — удивительный в своей драматической и местами сатирической неоднозначности спектакль. Режиссерский дебют Анны Галиновой в двух актах — «Кабаре» и «Сны Ольги Вячеславовны» — это двухчасовое погружение в историю жизни Олечки Зотовой (Мария Мацель), а вместе с тем — в историю жизни страны, только-только пережившей революцию. Семнадцатилетняя — словно, 1917-ти — Оля теряет родителей: летом 1918-го в их дом врываются бандиты, которые убивают мать и отца, пытаются изнасиловать бедную девочку. Она попадает в больницу, сущий сумасшедший дом, в котором смешались и бойцы чехословацкого корпуса, и красногвардейцы с «ястребиными глазами», и, в общем-то, всё то пугающее и переменчивое, изнуряющее и дикое, отражающее весь ужас военного времени.
Любовная линия, зачатки которой возникают именно в этой злополучной больнице, тянется красной ниточкой сквозь всё повествование, то сплетаясь в сладкие мелодии песен времен Гражданской войны, то обвивая и сковывая, подобно змее. Подобно гадюке, или даже «гадючке» — так называют Олечку, влюбившуюся однажды в красногвардейца Емельянова (Сергей Зотов), прошедшую с ним, как полагается, огонь и воду, но внезапно потерявшую его на поле боя, сослуживицы, ревнующие её к до боли похожему на Емельянова «большому начальнику».
«В жёны бы тебя взял, да нельзя сейчас, понимаешь?» — неустанно звучит лейтмотив, слова, произнесенные Емельяновым незадолго до смерти, словно застывшие во взгляде этой маленькой по-дейнековски мальчиковой фигурки. Сможет ли любящее сердце столь юной девочки, некогда ходившей в платьицах, а теперь буквально вросшей в галифе и гимнастерку, позабыть того, спасшего её солдата? Возмужав, сможет ли примириться с нравами нового нэпмановского порядка? Примет ли этот порядок её? Едва ли.
Всё разыграно, как по нотам стоящего на сцене разбитого пианино, периодически запевающего дуэтом с щёлкающей печатной машинкой. И пока эту песнь не прервало соло револьвера, нам остается только наблюдать за тем, как переменчивая стихия той российской действительности постепенно разбивает, затаптывает конскими копытами маленькую и ни в чём не повинную душу.
«Кабаре «Гадюка»» — удивительный в своей драматической и местами сатирической неоднозначности спектакль. Режиссерский дебют Анны Галиновой в двух актах — «Кабаре» и «Сны Ольги Вячеславовны» — это двухчасовое погружение в историю жизни Олечки Зотовой (Мария Мацель), а вместе с тем — в историю жизни страны, только-только пережившей революцию. Семнадцатилетняя — словно, 1917-ти — Оля теряет родителей: летом 1918-го в их дом врываются бандиты, которые убивают мать и отца, пытаются изнасиловать бедную девочку. Она попадает в больницу, сущий сумасшедший дом, в котором смешались и бойцы чехословацкого корпуса, и красногвардейцы с «ястребиными глазами», и, в общем-то, всё то пугающее и переменчивое, изнуряющее и дикое, отражающее весь ужас военного времени.
Любовная линия, зачатки которой возникают именно в этой злополучной больнице, тянется красной ниточкой сквозь всё повествование, то сплетаясь в сладкие мелодии песен времен Гражданской войны, то обвивая и сковывая, подобно змее. Подобно гадюке, или даже «гадючке» — так называют Олечку, влюбившуюся однажды в красногвардейца Емельянова (Сергей Зотов), прошедшую с ним, как полагается, огонь и воду, но внезапно потерявшую его на поле боя, сослуживицы, ревнующие её к до боли похожему на Емельянова «большому начальнику».
«В жёны бы тебя взял, да нельзя сейчас, понимаешь?» — неустанно звучит лейтмотив, слова, произнесенные Емельяновым незадолго до смерти, словно застывшие во взгляде этой маленькой по-дейнековски мальчиковой фигурки. Сможет ли любящее сердце столь юной девочки, некогда ходившей в платьицах, а теперь буквально вросшей в галифе и гимнастерку, позабыть того, спасшего её солдата? Возмужав, сможет ли примириться с нравами нового нэпмановского порядка? Примет ли этот порядок её? Едва ли.
Всё разыграно, как по нотам стоящего на сцене разбитого пианино, периодически запевающего дуэтом с щёлкающей печатной машинкой. И пока эту песнь не прервало соло револьвера, нам остается только наблюдать за тем, как переменчивая стихия той российской действительности постепенно разбивает, затаптывает конскими копытами маленькую и ни в чём не повинную душу.