Об успехе «Дяди Вани» рассказала девушка из Китая

Театр Вахтангова завершает длительные китайские гастроли, в ходе которых в Пекине, Шанхае и Шеньджене по два раза были показаны спектакли Римаса Туминаса «Евгений Онегин» и «Дядя Ваня». К «Онегину» китайские зрители давно прикипели душой, принимают его с невероятным ажиотажем и даже создали своеобразный «онегинский» фан-клуб. Вахтанговский же «Дядя Ваня» стал для публики Поднебесной, по сути, премьерой, к которой здесь отнеслись с интересом осторожным.

Дело в том, что эту пьесу не раз ставили в местных театрах, и нельзя сказать, чтобы постановки становились хитом. Но после первого же вечера в Пекине «Дядя Ваня» развеял все сомнения и, судя по всему, имеет все шансы уже на свой клуб поклонников.

«Театрал» решил узнать, чем объясняют очередной успех вахтанговцев сами поклонники, и попросил поделиться своими впечатлениями 24-летнюю аспирантку Хунаньского университета Игэ Дай, изучающую русскую литературу и завершающую диссертацию по творчеству Владимира Набокова. С Игэ мы познакомились в прошлом году во время гастролей «Евгения Онегина», который она не раз смотрела, но по-прежнему старается не пропускать, заранее покупая билеты. Встречу с «Дядей Ваней» Игэ ждала с особым волнением...

В тексте, который она нам прислала на безупречном русском языке, редакция не поправила ни единого слова.

«Не будет преувеличением сказать, что Чехов – самый известный русский писатель для китайских читателей. Его произведения неоднократно включались в школьные учебники и оказали влияние на целое поколение. Когда мне было десять лет, я плакала, читая рассказ «Ванька»; в средней школе нам задавали сочинение – продолжение «Хамелеона», где нужно было представить, что произошло с Очумеловым дальше. А моя дипломная работа в бакалавриате тоже была посвящена Чехову. Благодаря такому знакомству и глубокой симпатии к этому автору, мои ожидания от театральных постановок по его пьесам всегда были особенно высокими. В Китае ставят Чехова довольно часто, но я ни разу не пошла на такие спектакли – возможно, потому что всё это время я ждала особого случая. Я ждала, когда появится спектакль, который действительно сможет убедить меня, что я вижу Чехова на сцене.

И спектакль «Дядя Ваня» Театра Вахтангова, безусловно, стал для меня таким событием – хотя и совсем не так, как я себе это представляла.
У меня всегда было довольно устойчивое представление о мире Чехова – мире реализма, почти документального по своей сути. Если воспользоваться словами Владимира Набокова, это «воркотливо-невзрачный мир», где «унылые пейзажи, увядшие ивы, склонённые вдоль удручающе грязных дорог, серые вороны, прорезающие серое небо».

В этом мире люди – потерянные, разочарованные, заплутавшие – беспомощно мечутся в поисках смысла. Это мир, рождённый из реальности России конца XIX века, из её общественного состояния, психологического напряжения, и для меня он стал своеобразным окном в эту страну. Именно такой «реализм» я и ожидала увидеть на сцене.

Однако «Дядя Ваня» Театра Вахтангова – это не совсем Чехов, к которому я привыкла. Это Чехов, переосмысленный Римасом Туминасом. У Чехова вы вряд ли встретите Соню, карабкающуюся на стену и кричащую в пустоту, Елену, лежащую на полу от скуки, профессора, катающегося по сцене в истерике, или доктора, воющего, как волк. Такая форма сценического выражения – это как раз типичный стиль Римаса Туминаса: он эстетичен, но включает в себя и долю преувеличения, и тонкую иронию. Режиссёр мастерски использует пластику, элементы танца и даже пантомимы, чтобы передать внутреннее состояние героев, создавая для зрителя пространство для воображения и соучастия.

Я пыталась понять, почему на этот раз эта театральная стилистика так поразила меня. В конце концов, это же Туминас – и я уже знакома с его эстетикой по спектаклям «Евгений Онегин» и «Война и мир». Сцены с визитом Онегина к Лариным, с детьми в доме Ростовых – всё это уже было.

Возможно, поэтическая природа пушкинского и толстовского мира позволяет туминасовской поэтике свободно вливаться в структуру этих произведений. Но в случае с Чеховым, который говорил, что «краткость – сестра таланта», и настаивал на естественности и простоте, такая ярко окрашенная, почти фарсовая подача на первый взгляд кажется противоречивой.

И всё же мне важно подчеркнуть: разница в форме не изменила сути. Смысл, вложенный Чеховым, не был искажен, а напротив – в некоторых моментах благодаря этой необычной режиссёрской интерпретации раскрылся ещё ярче.

Я всегда считала, что для каждого художника – будь то режиссёр, писатель или живописец – крайне важно выстроить собственную, устойчивую систему эстетики. В театре, если постановка лишь следует тексту, не предлагая авторского взгляда, она остаётся без души.

Мне давно близка режиссура Римаса Туминаса – прозрачная, немного фантазийная, с юмором и иронией. И как ни странно, именно такая стилистика отлично подходит для выражения чеховского юмора: когда комичное и трагическое неразделимы, и за лёгким смехом таится горечь.

На сцене герои попадают в водоворот абсурда и повседневности – под безмолвным, высокомерным взглядом каменного льва и под тусклым сиянием луны: серебряные кольца, катающиеся по полу, символизируют неустойчивые чувства; табуреты, которые только что собрали – и которые тут же рушатся, – предвещают тщетность всех усилий; запылённое, молчащее пианино – немота женщин в этом доме, их подавленность, лишённая слов. Пистолет звучит дважды, но никто не ранен – кроме достоинства дяди Вани. И в этих, на первый взгляд, нелепых деталях проявляется суть мира Чехова: скука, беспомощность, обыденность, из которых его добрые, но слабые герои так и не могут вырваться.

Профессионализм актёров Театра Вахтангова – факт давно признанный. Но в нынешних гастролях по Китаю особенно сильное впечатление произвели Сергей Маковецкий в роли дяди Вани и Мария Бердинских в роли Сони – их игра была по-настоящему трогательной и глубокой. В последней сцене, когда Соня произносит знаменитый монолог чуть охрипшим голосом, а улыбка дяди Вани замирает на лице, словно он превратился в куклу, – в этот момент многие зрители в зале не смогли сдержать слёз.

«Дядя Ваня» был написан более века назад, но сегодня, в XXI веке, для меня, молодой девушки из Китая, эта история звучит всё так же близко и понятно – словно она рассказывает о ком-то из моего окружения. Думаю, именно в этом и кроется сила чеховского слова, сила русской литературы в целом – она преодолевает время и пространство, пробуждая в новых поколениях читателей и зрителей живое сопереживание и глубокие размышления.

Герои Чехова постоянно задают себе вопросы: как можно жить вот так? Как можно прожить такую жизнь и не чувствовать ни стыда, ни усталости? Что может разрушить это тяжёлое существование? Эти вопросы, прозвучав со сцены, продолжают звучать и во мне – девушке, живущей в другом времени, в другой стране. Они заставляют задуматься: какова моя цель? Как я хочу прожить свою жизнь?

И при этом задавать себе такие вопросы меня побуждает не только сам текст, не только герои, но и сила самого театра. Перед настоящим искусством человек чувствует смирение. Каждый спектакль Театра Вахтангова, который мне довелось увидеть, неизменно заставляет меня задуматься: если я – студентка филологического факультета, будущий деятель культуры, что я должна оставить после себя? На какую высоту я должна стремиться, чтобы не прожить жизнь впустую?

Это размышление рождается из двух источников: с одной стороны, из самого текста Чехова, из его глубоких вопросов и образов; с другой – из той формы, в которой Римас Туминас и Театр Вахтангова представили нам эту пьесу. И то, и другое вдохновляет меня задаться главным вопросом: какую историю я однажды напишу сама? И именно в этом для меня заключается истинная ценность Театра Вахтангова».