Премьера первой, незаконченной, оперы Модеста Мусоргского «Саламбо» состоялась на сцене Большого театра 2 и 12 декабря. Музыкальная история трагической любви карфагенской жрицы Саламбо и лидера восставших ливийских наёмников Мато – результат совместной работы двух великих театров нашей страны: Мариинского и Большого.
Валерий Гергиев выступил музыкальным руководителем и дирижёром, а режиссёром-постановщиком стал молодой, но уже опытный и зарекомендовавший себя Сергей Новиков. Подарком москвичам и гостям столицы стали звёздные голоса солистов Мариинки: Юлии Маточкиной, Михаила Петренко, Мирослава Молчанова, Сергея Центия и других. Постановка приурочена к фестивалю «Наш Мусоргский. Из глубины…», посвящённому 185-летию со дня рождения великого русского композитора, чьё имя прочно связано со становлением самобытной национальной оперы.
«Саламбо» считается одной из самых сложных русских опер. Во многом поэтому она надолго была практически забыта. Когда Модест Петрович взялся за написание «Саламбо», он был совсем ещё молодым, двадцатичетырёхлетним человеком. В 1862 году в журнале «Отечественные записки» был опубликован роман «последнего романтика» Европы Гюстава Флобера под названием «Саламбо», основанный на исторических событиях III века до нашей эры. История борьбы за власть в древнем Карфагене, ослабленном Пуническими войнами, и любовь двух врагов – Саламбо, дочери карфагенского полководца Гамилькара Барки, и ливийского наёмника Мато – захватила Мусоргского настолько, что в 1863 году началась интенсивная работа над оперой. Мусоргский написал либретто, включил в него стихи Жуковского, Майкова и Полежаева, однако произведение так и не было закончено. Возможно, помешала параллельная работа над «Борисом Годуновым», а эта опера получила гораздо больше одобрения у соратников по объединению «Могучая кучка», выступавших за «правду в искусстве». В этом отношении «Борис Годунов» казался в потенциале идеальным воплощением идей «кучкистов», а «Саламбо» – уже не актуальной романтической фантазией о времени, с которым нет никой живой связи.
Саламбо – Юлия Маточкина
Однако и в «Саламбо», и в «Борисе Годунове», и в «Хованщине» Мусоргского интересовал народ как коллективная личность, раскрывающаяся в драматических обстоятельствах. Грандиозность этой личности, её сложность и противоречивость, была вполне раскрыта в постановке Сергея Новикова. Режиссер не стал переносить действие в другую эпоху, не стал заигрывать с абстракциями или минимализмом. Поставить «Саламбо» так, как бы этого хотел сам Модест Мусоргский –такого эффекта пытались достичь авторы спектакля. Никто не знает, как доподлинно выглядел Карфаген в III в. до н. э., поэтому у художника-постановщика Ростислава Протасова была возможность дать волю творческим инстинктам. Изысканные костюмы вызывали ассоциации с полотнами Альфонса Мухи, у которого, кстати, есть картина «Саламбо». Сцена не выглядела помпезной или перегруженной, при этом некоторые образы, например, пустая рама для портрета светлой богини Таниты, или огромный, чудовищный идол рогатого Молоха с пламенем в брюхе, став амбивалентной парой, запомнились надолго.
Сергей Новиков не в первый раз соединил на сцене оперу и драму. Монологи Гамилькара Барки в исполнении Владимира Стеклова пробивали зал силой и страстью. Всю неоднозначность, глубину, мощь военачальника Карфагена артист смог передать своим богатым тембром.
Гамилькар Барка – Владимир Стеклов
Не первый раз Новиков приглашает участвовать в спектакле Александра Олешко. Артист сыграл несчастного раба, чьего сына Гамилькар Барка отдал вместо своего родного Ганнибала, будущего прославленного полководца, когда городской совет решил принести человеческие жертвы Молоху. Обычно насмешливый и элегантный, Олешко смог абсолютно перевоплотиться.
Сцена жертвоприношения детей Молоху была, пожалуй, центральной в спектакле, страдание и решимость народа Карфагена достигало в этот момент пика. Когда сливались голоса взрослого и детского хоров, когда вспыхивало красное пламя в безжалостных глазах Молоха, и сгущались тучи над идолом, то перед зрителем как будто предстаёт воплощённая формула человеческой истории, сам её механизм, неизменный, вероятно, с каменного века. Зрителя разрывают чувства: негодование, ужас, сочувствие, но и благоговение, и немота перед силой человеческого духа, способного дойти до предела в стремлении жить и побеждать.
Финальная сцена казни восставшего и преданного Мато, когда он должен пройти по городу сквозь пылающую от ненависти толпу карфагенян, тоже производит впечатление и эмоционально – своей натуралистичной жестокостью, и технически. Здесь Сергей Новиков соединил видеоряд и театральную сцену. Ожидаемый финал – смерть Мато и Саламбо, а вместе с ними – их короткой, невозможной любви, оборачивается пусть недолгим, но торжеством коллективного героя – народа.
Наслаждением для слуха было меццо-сопрано Юлии Маточкиной, исполнившей партию «Саламбо». На сегодняшний день Маточкина – одна из ведущих солисток Мариинского театра. Её тембр – гибкий, глубокий, тёплый и сильный – создавал образ девушки-коллективной души: нежной, любящей, благородной и вместе с тем решительной, непоколебимой и жертвенной. Бас Михаила Петренко, который исполнил партию Мато, прекрасно сочетался с меццо Маточкиной. Мягкие, бархатные ноты и напор, свойственный скорее характерным героям на оперной сцене, стали почерком этого певца. Запомнились и другие исполнители: Мирослав Молчанов подарил свой бас верховному жрецу Молоха Аминахорету и смог внушить настоящий трепет – так звучит сам злой рок.
Прервав работу над «Саламбо», Мусоргский сочинил в клавире примерно половину задуманного, а оркестровано было всего три номера. В 1989 году по заказу Мариинского театра композитор Вячеслав Наговицин создал оркестровую редакцию сочинения. В неё вошли также номера, оркестрованные Николаем Римским-Корсаковым и Виссарионом Шебалиным. Спустя два века Вячеслав Наговицин расширил редакцию и включил туда музыку нескольких близких «Саламбо» по стилистике произведений композитора, это была идея Валерия Гергиева.
Художественный руководитель и генеральный директор Мариинского театра Валерий Гергиев убеждён, что в каждом оперном театре России должны быть в репертуаре все оперы Модеста Мусоргского, в том числе «Саламбо». Сценическая интерпретация Сергея Новикова настолько убедительна, что вполне может вдохновить других режиссёров-постановщиков на творческий ответ.
Валерий Гергиев выступил музыкальным руководителем и дирижёром, а режиссёром-постановщиком стал молодой, но уже опытный и зарекомендовавший себя Сергей Новиков. Подарком москвичам и гостям столицы стали звёздные голоса солистов Мариинки: Юлии Маточкиной, Михаила Петренко, Мирослава Молчанова, Сергея Центия и других. Постановка приурочена к фестивалю «Наш Мусоргский. Из глубины…», посвящённому 185-летию со дня рождения великого русского композитора, чьё имя прочно связано со становлением самобытной национальной оперы.
«Саламбо» считается одной из самых сложных русских опер. Во многом поэтому она надолго была практически забыта. Когда Модест Петрович взялся за написание «Саламбо», он был совсем ещё молодым, двадцатичетырёхлетним человеком. В 1862 году в журнале «Отечественные записки» был опубликован роман «последнего романтика» Европы Гюстава Флобера под названием «Саламбо», основанный на исторических событиях III века до нашей эры. История борьбы за власть в древнем Карфагене, ослабленном Пуническими войнами, и любовь двух врагов – Саламбо, дочери карфагенского полководца Гамилькара Барки, и ливийского наёмника Мато – захватила Мусоргского настолько, что в 1863 году началась интенсивная работа над оперой. Мусоргский написал либретто, включил в него стихи Жуковского, Майкова и Полежаева, однако произведение так и не было закончено. Возможно, помешала параллельная работа над «Борисом Годуновым», а эта опера получила гораздо больше одобрения у соратников по объединению «Могучая кучка», выступавших за «правду в искусстве». В этом отношении «Борис Годунов» казался в потенциале идеальным воплощением идей «кучкистов», а «Саламбо» – уже не актуальной романтической фантазией о времени, с которым нет никой живой связи.
Саламбо – Юлия МаточкинаОднако и в «Саламбо», и в «Борисе Годунове», и в «Хованщине» Мусоргского интересовал народ как коллективная личность, раскрывающаяся в драматических обстоятельствах. Грандиозность этой личности, её сложность и противоречивость, была вполне раскрыта в постановке Сергея Новикова. Режиссер не стал переносить действие в другую эпоху, не стал заигрывать с абстракциями или минимализмом. Поставить «Саламбо» так, как бы этого хотел сам Модест Мусоргский –такого эффекта пытались достичь авторы спектакля. Никто не знает, как доподлинно выглядел Карфаген в III в. до н. э., поэтому у художника-постановщика Ростислава Протасова была возможность дать волю творческим инстинктам. Изысканные костюмы вызывали ассоциации с полотнами Альфонса Мухи, у которого, кстати, есть картина «Саламбо». Сцена не выглядела помпезной или перегруженной, при этом некоторые образы, например, пустая рама для портрета светлой богини Таниты, или огромный, чудовищный идол рогатого Молоха с пламенем в брюхе, став амбивалентной парой, запомнились надолго.
Сергей Новиков не в первый раз соединил на сцене оперу и драму. Монологи Гамилькара Барки в исполнении Владимира Стеклова пробивали зал силой и страстью. Всю неоднозначность, глубину, мощь военачальника Карфагена артист смог передать своим богатым тембром.
Гамилькар Барка – Владимир СтекловНе первый раз Новиков приглашает участвовать в спектакле Александра Олешко. Артист сыграл несчастного раба, чьего сына Гамилькар Барка отдал вместо своего родного Ганнибала, будущего прославленного полководца, когда городской совет решил принести человеческие жертвы Молоху. Обычно насмешливый и элегантный, Олешко смог абсолютно перевоплотиться.
Сцена жертвоприношения детей Молоху была, пожалуй, центральной в спектакле, страдание и решимость народа Карфагена достигало в этот момент пика. Когда сливались голоса взрослого и детского хоров, когда вспыхивало красное пламя в безжалостных глазах Молоха, и сгущались тучи над идолом, то перед зрителем как будто предстаёт воплощённая формула человеческой истории, сам её механизм, неизменный, вероятно, с каменного века. Зрителя разрывают чувства: негодование, ужас, сочувствие, но и благоговение, и немота перед силой человеческого духа, способного дойти до предела в стремлении жить и побеждать.
Финальная сцена казни восставшего и преданного Мато, когда он должен пройти по городу сквозь пылающую от ненависти толпу карфагенян, тоже производит впечатление и эмоционально – своей натуралистичной жестокостью, и технически. Здесь Сергей Новиков соединил видеоряд и театральную сцену. Ожидаемый финал – смерть Мато и Саламбо, а вместе с ними – их короткой, невозможной любви, оборачивается пусть недолгим, но торжеством коллективного героя – народа.Наслаждением для слуха было меццо-сопрано Юлии Маточкиной, исполнившей партию «Саламбо». На сегодняшний день Маточкина – одна из ведущих солисток Мариинского театра. Её тембр – гибкий, глубокий, тёплый и сильный – создавал образ девушки-коллективной души: нежной, любящей, благородной и вместе с тем решительной, непоколебимой и жертвенной. Бас Михаила Петренко, который исполнил партию Мато, прекрасно сочетался с меццо Маточкиной. Мягкие, бархатные ноты и напор, свойственный скорее характерным героям на оперной сцене, стали почерком этого певца. Запомнились и другие исполнители: Мирослав Молчанов подарил свой бас верховному жрецу Молоха Аминахорету и смог внушить настоящий трепет – так звучит сам злой рок.
Прервав работу над «Саламбо», Мусоргский сочинил в клавире примерно половину задуманного, а оркестровано было всего три номера. В 1989 году по заказу Мариинского театра композитор Вячеслав Наговицин создал оркестровую редакцию сочинения. В неё вошли также номера, оркестрованные Николаем Римским-Корсаковым и Виссарионом Шебалиным. Спустя два века Вячеслав Наговицин расширил редакцию и включил туда музыку нескольких близких «Саламбо» по стилистике произведений композитора, это была идея Валерия Гергиева.
Художественный руководитель и генеральный директор Мариинского театра Валерий Гергиев убеждён, что в каждом оперном театре России должны быть в репертуаре все оперы Модеста Мусоргского, в том числе «Саламбо». Сценическая интерпретация Сергея Новикова настолько убедительна, что вполне может вдохновить других режиссёров-постановщиков на творческий ответ.