16 сентября крупнейший частный театр России «Ателье» открыл новый, 32-й сезон. Создатель и продюсер театра Эльшан Мамедов рассказал «Театралу» о своей способности предсказывать таланты, о традициях французских бульварных театров и о скорой московской премьере.
- Эльшан, расскажите, как прошел ваш театральный год? Подведете итог 31-го сезона?
- Все прошло по плану. Еще с 2018-го года у нас была пауза, тогда мы выпустили последний спектакль. Им стала новая версия нашего знаменитого спектакля «Ladies’Night. Только для женщин». Потом случилась пандемия, после которой все также были в растерянности. Я не знал, что нужно делать. У нас не было плана, как у государственного театра, который нужно было четко выполнять, поэтому можно было себе позволить помолчать. Затем в 2022-м году, когда мы должны были отпраздновать юбилей театра и 20-летие первой версии «Ladies’ Night», все опять поменялось. Мы хотели это все очень шумно отмечать. Не каждый частный театр доживает до 30-го сезона! Но после объявления частичной мобилизации мы все отменили. И вот, наконец, итогом этого года стал выход из нашего шестилетнего перерыва: мы задумали новый спектакль и выпустили его.
- А еще в 2019-м году вы сменили название. Почему решили дать продюсерской компании «Независимый театральный проект» название театр «Ателье»?
- Оно совершенно спонтанно родилось. Просто 30 лет назад название «Независимый театральный проект» звучало! Тогда независимое искусство только начиналось, и мы были в тренде. А потом оно стало аббревиатурой… НТП. Это уже научно-технический прогресс какой-то. Это название производственного комбината или института, а не театра. Меня это страшно раздражало. Однако мы долго не решались на изменения, потому что постоянно работали, у нас появился масса поклонников, и все уже знали это название. И в 2019 году стало понятно, что нас относят к антрепризе только из-за того, что мы «НТП». Хотя чем мы отличаемся от других театров? Там все почти то же самое по форме организации и работы. И, когда я понял, что преодолеть эту историю невозможно, мы просто переименовались в Театр «Ателье».
Ателье – это расхожее название для европейского театра, театров «Ателье» много. В Париже, на Монмартре, есть очень известный театр «Ателье», в Барселоне есть такой же. В русском языке «ателье» означает мастерскую по пошиву одежды. А с французского «Atelier» – это мастерская, это эксперимент. Вот, например, тот самый театр Гриши Козлова в Питере называется «Мастерская». А это ателье!
- Вы упомянули антрепризу… Почему у нас в стране этот формат часто становится синонимом непрофессионализма или даже халтуры?
- Мы сами сделали это собственными руками. Одно время меня это все очень возбуждало, и я как-то пытался с этим бороться, а потом я понял, что просто надо делать свое дело, и все. Понимаете, вдвойне обидно, ведь в этой стране есть очень серьезная традиция антрепренерства – от Корша до Дягилева. И вдруг здесь слово антреприза начинает ассоциироваться с чем-то очень низкопробным, дешевым. Сделали все собственными руками те самые коммерсанты от театра. До 87-го года существовал только государственный театр. Открыть профессиональный самостоятельно было невозможно! Даже театр Розовского при МГУ считался любительским только потому, что он не был государственным. Олегу Павловичу Табакову создать свой удалось не с первого раза. Это было вот такое время. И когда началась перестройка, появился документ «Положение «О театре-студии на бригадном подряде». Только тогда стало можно что-то делать вне государственной системы. Тогда появилось огромное количество дешевых спектаклей. Все это поехало по стране и приняло не лучший вид. Я виню в этом только цех частного коммерческого театра. С другой стороны, я себя всегда успокаиваю тем, что езжу по миру и вижу спектакли, например, в той же самой Франции. И там тоже есть такое. Это всегда было и есть. Да, существуют театры, где ноги моей не будет. А есть театр «Ателье», в котором, не знаю, какой-нибудь Малкович ставит роман Шодерло Де Лакло «Опасные связи». Это тоже сильно отличается. Нам же кажется, что все коммерческое, частное — это обязательно только про деньги. Это неправда.
Если взять ту же самую историю, где впервые показали пьесу «Сирано де Бержерак»? Ну не в Comédie-Française, а в частном театре Porte Saint-Martin. Потому что на тот момент Констан Коклен со скандалом ушел из Comédie-Française на бульвары. И Ростан написал для него эту пьесу. А «Гамлета» Сара Бернар сыграла тоже не в Comédie-Française, а у себя в театре.
Я успокаиваюсь потому, что для кого-то формат простой антрепризы тоже интересен, кто-то ходит на это смотреть. Но при этом меня страшно всегда раздражает, когда я прихожу в театр и вижу не театральную публику. Я обожаю подсаживать людей на театр, приводить умных, но по разным причинам редко посещающих театр людей, а потом наблюдать, как они приходят во второй раз, начинают следить за театральной жизнью и тд.
- Вам никогда не хотелось попробовать себя в роли продюсера большого государственного театра?
- Если бы я работал в государственном учреждении, то моей любви к театру уже давно бы пришел конец. Я сохранил это чувство только лишь благодаря тому, что никто не стоял над моей головой, не рассказывал, как мне надо жить, что надо ставить и так далее. При этом я понимаю цену русского репертуарного театра, считаю, что это уникальная система.
- Ваш театр частный, не финансируемый, вроде бы не имеет своей площадки, но отлично закрепился на московских сценах: в театре Эстрады, в театре им. Ермоловой, доме Музыки и тд. Как складывался поиск площадок для спектаклей «Ателье»?
- Это исключительно русская традиция и сложившееся мнение, что у театра должно быть здание. Это не обязательно. Но все равно площадок для работы не хватает. И мы многие годы говорим о том, что Москва должна отнестись к этому более внимательно, потому что больших, свободных залов, оборудованных театральной машинерией, очень мало. Я имею в виду площадки, которые не отягощены труппой. И поэтому у нас есть проблема. Например, в Питере эта проблема решена тремя профсоюзными дворцами культуры, которые были построены еще в 1927-м году. Выборгский дворец — это, я считаю, шедевр советской эргономики и архитектуры. Абсолютно театральный зал на две тысячи человек! И поэтому Питер стал самым гастрольным городом страны, туда постоянно кто-то приезжает.
Здесь таких площадок очень мало. Если бы я понимал, на какой сцене я могу постоянно работать, я бы придумал очень много, у меня есть идеи, которые я не могу пока реализовать именно из-за отсутствия нужной сцены. И для этого всего есть зритель. Только кажется, что Москва переполнена зрелищными спектаклями. Например, я мечтаю еще раз о детской постановке. Но я не могу себе этого позволить, потому что детский спектакль должен быть сделан по-взрослому, потому что сегодня мы должны конкурировать с гаджетами, с телевидением, мы не можем сюсюкать, как в ТЮЗе.
- Вы говорили, что работаете только с постановками большой формы. Только так оправдывается эксперимент?
- Малая форма в нашей ситуации, увы, не рентабельна. Сделать независимый спектакль на деньги выигранного гранта и сыграть его несколько раз – это одно. Это можно сделать на уровне только-только закончивших институт артистов. Это все может работать, но говорить про коммерцию тут нельзя. Потому что если на сцене стоит декорация, если на сцену выходят больше двух людей, это уже идут другие сметы. Мы, конечно, зависим, к сожалению, от медийности артиста. Это прямо бич наш. Очень сложно в этом существовать, потому что у нас публика привыкла ходить в театр, как в зоопарк. И с этим ничего не поделаешь. Это не мы придумали. И в Париже, когда в афише спектакле стоит Фани Ардан или Кристиан Клавье, все идут на них. И в Малый ходили в былые времена на Ермолову, Музиля, Федотову. Вчера, например, посмотрел премьеру прекрасного «Вишневого сада» Сергея Женовача в СТИ. Наблюдал в зале представителей не театральной, а так называемой сериальной публики. Думаете, они пришли к большому режиссеру Женовачу? Нет, они пришли поглазеть на живого Ивана Янковского, исполнителя роли Лопахина. Раньше мы могли себе позволить спектакль без звезд, и у нас был такой спектакль, который мы играли 14 лет. Спектакль назывался «Боинг-Боинг». Это комедия Марка Камолетти, очень известная, вошедшая в Книгу рекордов Гиннеса как самая исполняемая в мире французская пьеса. Когда мы его начинали играть, наши ребята были никому неизвестны. В спектакле участвовала единственная медийная актриса – служанку Берта играла звезда советского кино Марина Дюжева. А через год я не смог уже со своими артистами свободно выходить на улицу, потому что среди них были Петя Красилов, Катя Климова, Георгий Дронов, Елена Бирюкова. Тогда как раз набрали популярность сериалы «Бедная Настя», «Не родись красивой», «Саша плюс Маша» и так далее. К ним именно тогда пришла известность. Сейчас так я не могу. К сожалению. Потому что у нас слишком серьезная конкуренция.
- И все же масштаб не отменяет камерность: аншлаговыми теперь становятся все чаще более интимные, более минималистичные спектакли. Одна из самых популярных ваших постановок «LoveLetters» - чудесный дуэт.
- Поэтому мы его играем в театральном зале Дома музыки, где 400 мест. С этим спектаклем у меня случилось какое-то озарение, потому что это – первая постановка нашего театра с минимальными декорациями. Я же люблю масштаб! Спектакль был поставлен очень своевременно, потому что он в полном смысле спас наш театр во время ковида. Например, когда в театральных залах действовали ограничения в 25%, мы вычислили, что 25% зала театра Российской армии – это 400 мест, играли там и зарабатывали на минимальную зарплату коллектива. Я очень люблю эту пьесу Альберта Герни, но мне не нравилось, как ее ставили у нас. Летел на премьеру этой пьесы к своему другу Дайнюсу Казлаускасу в Вильнюс и решил вновь перечитать этот текст. И по прочтении я понял, что то, что эту пьесу всегда играют возрастные звёзды, - традиция, сложившаяся вне пьесы. А в самой пьесе герои вовсе не старики. Тогда родилась идея сделать спектакль именно с Гошей Куценко и с Катей Климовой. И в этом сочетании сразу появилась химия, эротика.
У нас раньше, до пандемии, в репертуаре всегда было намного больше названий. И было огромное количество артистов. К сожалению, пандемия, потом 2022-й год внесли коррективы. Выдержали не все спектакли. Мы выходили из пандемии уже всего с четырьмя названиями, которые мы играли постоянно для того, чтобы как-то продержаться на плаву. Вообще история, как частный театр пережил пандемию, это темная тема. Когда меня спрашивают, как это случилось, я говорю, что произошло чудо. Я не знаю, как! Во Франции, например, театры бульваров считаются частью национальной культуры. Это как шардоне, как фуагра, как шампанское. В той стране к сохранению частных театров относятся очень внимательно. К сожалению, у нас другая ситуация, ведь над нами довлеет монолит государственного русского репертуарного театра. Мы не говорим, плохо это или хорошо. Это данность.
- Вы говорили, что любите «предсказывать» таланты, как было когда-то с Екатериной Климовой, Георгием Дроновым, которые играли еще в 2000-х в том самом спектакле «Боинг-Боинг», и доставать нечто концептуально новое. Нет мысли и сейчас открыть в «Ателье» новые лица молодых артистов?
- Да, я постоянно присматриваю кого-то. Не знаю, предсказывал я или нет, но мне все еще очень жалко, например, насколько недооценен в нашем комедийном искусстве артист Егор Дронов. Он воспринимается просто как «гэговый» актер, и этому амплуа дополнительно «помог» сериал «Воронины». А он грандиозный комик, что очень большая редкость. Он абсолютно чувствует эту природу юмора. Это не от ума идет, а изнутри.
У нас вообще много чего было с нашей прекрасной труппой. Мы за эти 30 лет сделали то, чего никто не делал ни в государственных, ни в частных театрах. Например, у нас была елка со звездами. На Новый год, с 2003-го на 2004-й. Мне пришла идея сделать детский спектакль с участниками шумного «Ladies’ Night. Только для женщин», который тогда только был поставлен. В «Современнике» много лет шел детский спектакль «Белоснежка» в инсценировке Табакова. Мы собирались взять ее за основу, но в процессе работы поняли, что это невозможно: просто какая-то тюзовская белиберда. И Витя Шамиров с ребятами решили написать собственную пьесу. И сочинили ее. Наш спектакль назывался «Белоснежка и другие», в новогодние праздники мы играли его по три раза в день. И это был спектакль, который до сих пор вспоминается, как какое-то невероятное сотворчество, потому что просто искры летели! Мы с большим упоением показывали его два года подряд. Ребята из «Ladies’ Night» играли, конечно, же гномиков, с которыми происходили невероятные превращения. Но поскольку нужна была массовость, то на сцену выходили все – от помощника режиссера до технического директора. Я сам бегал по сцене в ростовой кукле Годзиллы! Витя сказал мне как-то раз: «Давай вместо тебя введем какого-нибудь молодого актера, возьмем студента». Я отвечал: «Не дождешься! Я свою роль никому не отдам!».
Был у нас также спектакль, в котором по-особому звучит тема благотворительности. «Девочки из календаря» - фильм, основанный на реальной истории о том, как домохозяйки из одной английской деревни, настоящие национальные героини, снялись для календаря Пирелли и на собранные деньги построили целое отделение онкологической больницы. Мы взяли эту историю за основу вместе с режиссером Сашей Устюговым. Вместе с этой постановкой помогли фонду «Жизнь» и даже сами с девчонками-актрисами сняли свой календарь.
Другой наш спектакль – легендарный «Ladies’ Night» идет у нас в двух вариантах. Такого вы больше нигде не увидите. Это не просто ввод молодых артистов в старую постановку. Нет, это две разные версии пьесы, разные финальные шоу. Я, понимая, что ребята-артисты взрослеют, не хотел упускать такую классную историю. И долго, конечно, уговаривал Витю Шамирова сделать новую версию. Наш спектакль «Трактирщица» сейчас тоже идет во втором варианте, который мы перезапускали спустя 15 лет. Первая постановка, кстати, началась со скандала. Критики ее не приняли. В финале первого акта «Трактирщицы» артистки Таня Кравченко, Олеся Железняк и Агриппина Стеклова читали любовную лирику русских поэтесс – Ахматову, Цветаеву и тд, - так серьезно, что люди в зале от смеха выпадали из кресел. И это не поняли наши театральные критики. И то же самое они воспели в виде «постмодернизма» всего через 10 лет в «Идеальном муже» Богомолова в МХТ им. Чехова. Я думал, неужели вы не видели, что мы это делали раньше?
- А как вы выходили на путь сотрудничества, например, с Павлом Пархоменко?
- Пашу я высматривал давно, начиная с его «Плутней Скапена» на выпускном курсе Виктора Рыжакова в Школе-студии МХАТ. Именно Витя обратил на него моё внимание. Мы с Пашей долго подбирали материал и пришли к замечательному произведению Виктора Аима «La valse du hasard» - «Зал ожидания». Сам Виктор жив-здоров, ему 90 лет, и он передает всем приветы и безумно радуется тому, что мы поставили его пьесу. Моей целью был бенефис Светланы Ходченковой. Ведь первые ее театральные роли после Щукинского института были в нашем театре. И работали мы с ней очень много вплоть до 2020-го года. Для меня то, как она выросла, очень важно. Она стала крупной, мощной артисткой. Надо понимать, что Паша Пархоменко - молодой парень, молодой режиссер, который впервые работает со звездой, и он иногда предлагает ей удивительные ходы и даже «ломает» ее. Но Света все равно в итоге выходит на сцену и выдает все на 100%. Нужно сказать, что в итоге мы имеем бенефис двух прекрасных артистов – Саша Метелкин для меня тоже откровение.
- Светлана Ходченкова сама рассказывала, что данная пьеса Виктора Аима - именно тот материал, ради которого она готова вернуться на сцену после долгого перерыва. А что история «Зала ожидания» представляет для вас?
- Эта пьеса у меня лежала давно. И я время от времени думал про нее. У меня часто бывает, что материал лежит долго и просто ждет своего часа. Ну вот ее час пришел и, кажется, получилась очень слаженная история. Я очень волнуюсь за московскую премьеру, потому что играть в Москве всегда волнительно. Я не люблю представлять первые спектакли в Москве, поэтому мы все время уезжаем куда-нибудь: уже показали постановку в Тюмени и в Екатеринбурге – зрительская реакция воодушевила. Это тоже хорошая западная традиция, которую я подсмотрел. Там премьеры стараются играть не в Париже, не в Лондоне, а где-то подальше. Тем не менее, 14 и 15 октября представим «Зал ожидания» и московскому зрителю.
- А есть уже планы на будущий сезон помимо этой премьеры?
- Есть идеи, но я пока еще точно не понимаю, что соберется. Есть проблема, которая преследует и государственные театры, и частные — это снимающиеся артисты и их плотный график. Если раньше они снимались в свободное от работы в театре время, сейчас все ровно наоборот. И это большая боль наша, и нам приходится подстраиваться. Но есть, слава Богу, те артисты, которые могут остановиться в какой-то момент от этой гонки сериальной, от кинопроектов и готовы работать в театре. И мы можем на них рассчитывать. Рассказать пока ничего не могу, секреты!
- Эльшан, расскажите, как прошел ваш театральный год? Подведете итог 31-го сезона?
- Все прошло по плану. Еще с 2018-го года у нас была пауза, тогда мы выпустили последний спектакль. Им стала новая версия нашего знаменитого спектакля «Ladies’Night. Только для женщин». Потом случилась пандемия, после которой все также были в растерянности. Я не знал, что нужно делать. У нас не было плана, как у государственного театра, который нужно было четко выполнять, поэтому можно было себе позволить помолчать. Затем в 2022-м году, когда мы должны были отпраздновать юбилей театра и 20-летие первой версии «Ladies’ Night», все опять поменялось. Мы хотели это все очень шумно отмечать. Не каждый частный театр доживает до 30-го сезона! Но после объявления частичной мобилизации мы все отменили. И вот, наконец, итогом этого года стал выход из нашего шестилетнего перерыва: мы задумали новый спектакль и выпустили его.
- А еще в 2019-м году вы сменили название. Почему решили дать продюсерской компании «Независимый театральный проект» название театр «Ателье»?- Оно совершенно спонтанно родилось. Просто 30 лет назад название «Независимый театральный проект» звучало! Тогда независимое искусство только начиналось, и мы были в тренде. А потом оно стало аббревиатурой… НТП. Это уже научно-технический прогресс какой-то. Это название производственного комбината или института, а не театра. Меня это страшно раздражало. Однако мы долго не решались на изменения, потому что постоянно работали, у нас появился масса поклонников, и все уже знали это название. И в 2019 году стало понятно, что нас относят к антрепризе только из-за того, что мы «НТП». Хотя чем мы отличаемся от других театров? Там все почти то же самое по форме организации и работы. И, когда я понял, что преодолеть эту историю невозможно, мы просто переименовались в Театр «Ателье».
Ателье – это расхожее название для европейского театра, театров «Ателье» много. В Париже, на Монмартре, есть очень известный театр «Ателье», в Барселоне есть такой же. В русском языке «ателье» означает мастерскую по пошиву одежды. А с французского «Atelier» – это мастерская, это эксперимент. Вот, например, тот самый театр Гриши Козлова в Питере называется «Мастерская». А это ателье!
- Вы упомянули антрепризу… Почему у нас в стране этот формат часто становится синонимом непрофессионализма или даже халтуры?
- Мы сами сделали это собственными руками. Одно время меня это все очень возбуждало, и я как-то пытался с этим бороться, а потом я понял, что просто надо делать свое дело, и все. Понимаете, вдвойне обидно, ведь в этой стране есть очень серьезная традиция антрепренерства – от Корша до Дягилева. И вдруг здесь слово антреприза начинает ассоциироваться с чем-то очень низкопробным, дешевым. Сделали все собственными руками те самые коммерсанты от театра. До 87-го года существовал только государственный театр. Открыть профессиональный самостоятельно было невозможно! Даже театр Розовского при МГУ считался любительским только потому, что он не был государственным. Олегу Павловичу Табакову создать свой удалось не с первого раза. Это было вот такое время. И когда началась перестройка, появился документ «Положение «О театре-студии на бригадном подряде». Только тогда стало можно что-то делать вне государственной системы. Тогда появилось огромное количество дешевых спектаклей. Все это поехало по стране и приняло не лучший вид. Я виню в этом только цех частного коммерческого театра. С другой стороны, я себя всегда успокаиваю тем, что езжу по миру и вижу спектакли, например, в той же самой Франции. И там тоже есть такое. Это всегда было и есть. Да, существуют театры, где ноги моей не будет. А есть театр «Ателье», в котором, не знаю, какой-нибудь Малкович ставит роман Шодерло Де Лакло «Опасные связи». Это тоже сильно отличается. Нам же кажется, что все коммерческое, частное — это обязательно только про деньги. Это неправда.
Если взять ту же самую историю, где впервые показали пьесу «Сирано де Бержерак»? Ну не в Comédie-Française, а в частном театре Porte Saint-Martin. Потому что на тот момент Констан Коклен со скандалом ушел из Comédie-Française на бульвары. И Ростан написал для него эту пьесу. А «Гамлета» Сара Бернар сыграла тоже не в Comédie-Française, а у себя в театре.
Я успокаиваюсь потому, что для кого-то формат простой антрепризы тоже интересен, кто-то ходит на это смотреть. Но при этом меня страшно всегда раздражает, когда я прихожу в театр и вижу не театральную публику. Я обожаю подсаживать людей на театр, приводить умных, но по разным причинам редко посещающих театр людей, а потом наблюдать, как они приходят во второй раз, начинают следить за театральной жизнью и тд.- Вам никогда не хотелось попробовать себя в роли продюсера большого государственного театра?
- Если бы я работал в государственном учреждении, то моей любви к театру уже давно бы пришел конец. Я сохранил это чувство только лишь благодаря тому, что никто не стоял над моей головой, не рассказывал, как мне надо жить, что надо ставить и так далее. При этом я понимаю цену русского репертуарного театра, считаю, что это уникальная система.
- Ваш театр частный, не финансируемый, вроде бы не имеет своей площадки, но отлично закрепился на московских сценах: в театре Эстрады, в театре им. Ермоловой, доме Музыки и тд. Как складывался поиск площадок для спектаклей «Ателье»?
- Это исключительно русская традиция и сложившееся мнение, что у театра должно быть здание. Это не обязательно. Но все равно площадок для работы не хватает. И мы многие годы говорим о том, что Москва должна отнестись к этому более внимательно, потому что больших, свободных залов, оборудованных театральной машинерией
Здесь таких площадок очень мало. Если бы я понимал, на какой сцене я могу постоянно работать, я бы придумал очень много, у меня есть идеи, которые я не могу пока реализовать именно из-за отсутствия нужной сцены. И для этого всего есть зритель. Только кажется, что Москва переполнена зрелищными спектаклями. Например, я мечтаю еще раз о детской постановке. Но я не могу себе этого позволить, потому что детский спектакль должен быть сделан по-взрослому, потому что сегодня мы должны конкурировать с гаджетами, с телевидением, мы не можем сюсюкать, как в ТЮЗе.
- Вы говорили, что работаете только с постановками большой формы. Только так оправдывается эксперимент?
- Малая форма в нашей ситуации, увы, не рентабельна. Сделать независимый спектакль на деньги выигранного гранта и сыграть его несколько раз – это одно. Это можно сделать на уровне только-только закончивших институт артистов. Это все может работать, но говорить про коммерцию тут нельзя. Потому что если на сцене стоит декорация, если на сцену выходят больше двух людей, это уже идут другие сметы. Мы, конечно, зависим, к сожалению, от медийности артиста. Это прямо бич наш. Очень сложно в этом существовать, потому что у нас публика привыкла ходить в театр, как в зоопарк. И с этим ничего не поделаешь. Это не мы придумали. И в Париже, когда в афише спектакле стоит Фани Ардан или Кристиан Клавье, все идут на них. И в Малый ходили в былые времена на Ермолову, Музиля, Федотову. Вчера, например, посмотрел премьеру прекрасного «Вишневого сада» Сергея Женовача в СТИ. Наблюдал в зале представителей не театральной, а так называемой сериальной публики. Думаете, они пришли к большому режиссеру Женовачу? Нет, они пришли поглазеть на живого Ивана Янковского, исполнителя роли Лопахина. Раньше мы могли себе позволить спектакль без звезд, и у нас был такой спектакль, который мы играли 14 лет. Спектакль назывался «Боинг-Боинг». Это комедия Марка Камолетти, очень известная, вошедшая в Книгу рекордов Гиннеса как самая исполняемая в мире французская пьеса. Когда мы его начинали играть, наши ребята были никому неизвестны. В спектакле участвовала единственная медийная актриса – служанку Берта играла звезда советского кино Марина Дюжева. А через год я не смог уже со своими артистами свободно выходить на улицу, потому что среди них были Петя Красилов, Катя Климова, Георгий Дронов, Елена Бирюкова. Тогда как раз набрали популярность сериалы «Бедная Настя», «Не родись красивой», «Саша плюс Маша» и так далее. К ним именно тогда пришла известность. Сейчас так я не могу. К сожалению. Потому что у нас слишком серьезная конкуренция.
- И все же масштаб не отменяет камерность: аншлаговыми теперь становятся все чаще более интимные, более минималистичные спектакли. Одна из самых популярных ваших постановок «LoveLetters» - чудесный дуэт. - Поэтому мы его играем в театральном зале Дома музыки, где 400 мест. С этим спектаклем у меня случилось какое-то озарение, потому что это – первая постановка нашего театра с минимальными декорациями. Я же люблю масштаб! Спектакль был поставлен очень своевременно, потому что он в полном смысле спас наш театр во время ковида. Например, когда в театральных залах действовали ограничения в 25%, мы вычислили, что 25% зала театра Российской армии – это 400 мест, играли там и зарабатывали на минимальную зарплату коллектива. Я очень люблю эту пьесу Альберта Герни, но мне не нравилось, как ее ставили у нас. Летел на премьеру этой пьесы к своему другу Дайнюсу Казлаускасу в Вильнюс и решил вновь перечитать этот текст. И по прочтении я понял, что то, что эту пьесу всегда играют возрастные звёзды, - традиция, сложившаяся вне пьесы. А в самой пьесе герои вовсе не старики. Тогда родилась идея сделать спектакль именно с Гошей Куценко и с Катей Климовой. И в этом сочетании сразу появилась химия, эротика.
У нас раньше, до пандемии, в репертуаре всегда было намного больше названий. И было огромное количество артистов. К сожалению, пандемия, потом 2022-й год внесли коррективы. Выдержали не все спектакли. Мы выходили из пандемии уже всего с четырьмя названиями, которые мы играли постоянно для того, чтобы как-то продержаться на плаву. Вообще история, как частный театр пережил пандемию, это темная тема. Когда меня спрашивают, как это случилось, я говорю, что произошло чудо. Я не знаю, как! Во Франции, например, театры бульваров считаются частью национальной культуры. Это как шардоне, как фуагра, как шампанское. В той стране к сохранению частных театров относятся очень внимательно. К сожалению, у нас другая ситуация, ведь над нами довлеет монолит государственного русского репертуарного театра. Мы не говорим, плохо это или хорошо. Это данность.
- Вы говорили, что любите «предсказывать» таланты, как было когда-то с Екатериной Климовой, Георгием Дроновым, которые играли еще в 2000-х в том самом спектакле «Боинг-Боинг», и доставать нечто концептуально новое. Нет мысли и сейчас открыть в «Ателье» новые лица молодых артистов?
- Да, я постоянно присматриваю кого-то. Не знаю, предсказывал я или нет, но мне все еще очень жалко, например, насколько недооценен в нашем комедийном искусстве артист Егор Дронов. Он воспринимается просто как «гэговый» актер, и этому амплуа дополнительно «помог» сериал «Воронины». А он грандиозный комик, что очень большая редкость. Он абсолютно чувствует эту природу юмора. Это не от ума идет, а изнутри.
У нас вообще много чего было с нашей прекрасной труппой. Мы за эти 30 лет сделали то, чего никто не делал ни в государственных, ни в частных театрах. Например, у нас была елка со звездами. На Новый год, с 2003-го на 2004-й. Мне пришла идея сделать детский спектакль с участниками шумного «Ladies’ Night. Только для женщин», который тогда только был поставлен. В «Современнике» много лет шел детский спектакль «Белоснежка» в инсценировке Табакова. Мы собирались взять ее за основу, но в процессе работы поняли, что это невозможно: просто какая-то тюзовская белиберда. И Витя Шамиров с ребятами решили написать собственную пьесу. И сочинили ее. Наш спектакль назывался «Белоснежка и другие», в новогодние праздники мы играли его по три раза в день. И это был спектакль, который до сих пор вспоминается, как какое-то невероятное сотворчество, потому что просто искры летели! Мы с большим упоением показывали его два года подряд. Ребята из «Ladies’ Night» играли, конечно, же гномиков, с которыми происходили невероятные превращения. Но поскольку нужна была массовость, то на сцену выходили все – от помощника режиссера до технического директора. Я сам бегал по сцене в ростовой кукле Годзиллы! Витя сказал мне как-то раз: «Давай вместо тебя введем какого-нибудь молодого актера, возьмем студента». Я отвечал: «Не дождешься! Я свою роль никому не отдам!».Был у нас также спектакль, в котором по-особому звучит тема благотворительности. «Девочки из календаря» - фильм, основанный на реальной истории о том, как домохозяйки из одной английской деревни, настоящие национальные героини, снялись для календаря Пирелли и на собранные деньги построили целое отделение онкологической больницы. Мы взяли эту историю за основу вместе с режиссером Сашей Устюговым. Вместе с этой постановкой помогли фонду «Жизнь» и даже сами с девчонками-актрисами сняли свой календарь.
Другой наш спектакль – легендарный «Ladies’ Night» идет у нас в двух вариантах. Такого вы больше нигде не увидите. Это не просто ввод молодых артистов в старую постановку. Нет, это две разные версии пьесы, разные финальные шоу. Я, понимая, что ребята-артисты взрослеют, не хотел упускать такую классную историю. И долго, конечно, уговаривал Витю Шамирова сделать новую версию. Наш спектакль «Трактирщица» сейчас тоже идет во втором варианте, который мы перезапускали спустя 15 лет. Первая постановка, кстати, началась со скандала. Критики ее не приняли. В финале первого акта «Трактирщицы» артистки Таня Кравченко, Олеся Железняк и Агриппина Стеклова читали любовную лирику русских поэтесс – Ахматову, Цветаеву и тд, - так серьезно, что люди в зале от смеха выпадали из кресел. И это не поняли наши театральные критики. И то же самое они воспели в виде «постмодернизма» всего через 10 лет в «Идеальном муже» Богомолова в МХТ им. Чехова. Я думал, неужели вы не видели, что мы это делали раньше?
- А как вы выходили на путь сотрудничества, например, с Павлом Пархоменко?
- Пашу я высматривал давно, начиная с его «Плутней Скапена» на выпускном курсе Виктора Рыжакова в Школе-студии МХАТ. Именно Витя обратил на него моё внимание. Мы с Пашей долго подбирали материал и пришли к замечательному произведению Виктора Аима «La valse du hasard» - «Зал ожидания». Сам Виктор жив-здоров, ему 90 лет, и он передает всем приветы и безумно радуется тому, что мы поставили его пьесу. Моей целью был бенефис Светланы Ходченковой. Ведь первые ее театральные роли после Щукинского института были в нашем театре. И работали мы с ней очень много вплоть до 2020-го года. Для меня то, как она выросла, очень важно. Она стала крупной, мощной артисткой. Надо понимать, что Паша Пархоменко - молодой парень, молодой режиссер, который впервые работает со звездой, и он иногда предлагает ей удивительные ходы и даже «ломает» ее. Но Света все равно в итоге выходит на сцену и выдает все на 100%. Нужно сказать, что в итоге мы имеем бенефис двух прекрасных артистов – Саша Метелкин для меня тоже откровение.
- Светлана Ходченкова сама рассказывала, что данная пьеса Виктора Аима - именно тот материал, ради которого она готова вернуться на сцену после долгого перерыва. А что история «Зала ожидания» представляет для вас? - Эта пьеса у меня лежала давно. И я время от времени думал про нее. У меня часто бывает, что материал лежит долго и просто ждет своего часа. Ну вот ее час пришел и, кажется, получилась очень слаженная история. Я очень волнуюсь за московскую премьеру, потому что играть в Москве всегда волнительно. Я не люблю представлять первые спектакли в Москве, поэтому мы все время уезжаем куда-нибудь: уже показали постановку в Тюмени и в Екатеринбурге – зрительская реакция воодушевила. Это тоже хорошая западная традиция, которую я подсмотрел. Там премьеры стараются играть не в Париже, не в Лондоне, а где-то подальше. Тем не менее, 14 и 15 октября представим «Зал ожидания» и московскому зрителю.
- А есть уже планы на будущий сезон помимо этой премьеры?
- Есть идеи, но я пока еще точно не понимаю, что соберется. Есть проблема, которая преследует и государственные театры, и частные — это снимающиеся артисты и их плотный график. Если раньше они снимались в свободное от работы в театре время, сейчас все ровно наоборот. И это большая боль наша, и нам приходится подстраиваться. Но есть, слава Богу, те артисты, которые могут остановиться в какой-то момент от этой гонки сериальной, от кинопроектов и готовы работать в театре. И мы можем на них рассчитывать. Рассказать пока ничего не могу, секреты!
