В Риге состоялись премьерные показы спектакля Дмитрия Крымова «Записки сумасшедших» с Чулпан Хаматовой и Максимом Сухановым. Режиссер впервые работает с ними, но актеры уже встречались в девяностых на культовом фильме «Страна глухих» по повести Ренаты Литвиновой. Сегодня – жизнь и судьба каждого из них кардинально изменилась.
Герои спектакля Крымова в каком-то смысле и есть те самые звезды театра и кино из прошлого. К «сумасшествию» их приводит и невозможность реализоваться в своей профессии, и несовпадение со временем и пространством.
Тема нереализованных творческих возможностей по обстоятельствам независящим от Художника возникает у Крымова не впервые, она давно волнует режиссера. По-своему она звучала в спектакле «Двое» про краткую встречу Чаплина и Михоэлса. Когда двое людей, обладающих даром, в мгновение ока могут преодолеть границы языков и жанров, возрастов и характеров, но не стран. Тогда казалось, что это разговор о прошлом, но вышло иначе.
Герои нового спектакля – актеры, чей неустроенный быт, чье жилье – это представление о жилье из какой-то прежней, абстрактно советской жизни. И оно – с ними, где бы они ни были. Это «дом», который не отпускает, и они как улитки тащат его с собой, видимо, еще из детства. С большой банкой огурцов на подоконнике, с холодильником ЗИЛ, с ящиком для фруктов под кроватью, с мигающей лампой торшера под большим абажуром.
За окном проносятся машины, фарами освещая силуэты предметов на подоконнике, становящихся все более зловещими на фоне музыки Шнитке и Губайдулиной. И ничего не сделаешь с ощущением уходящего в прошлое мира.
Для героев мучительно быть запертыми в коробке этой квартиры, изо дня в день повторяя тот же до автоматизма заученный порядок действий, то же начало дня, которое не принесет ничего нового. Все движения и слова заранее известны, но, может быть, есть шанс, может быть, можно сделать какое-то новое движение, выйти за очерченные пределы?
Невольно происходит раздвоение сознания – от происходящего, которое невозможно принять, с которым невозможно смириться. Когда мир сходит с ума, как не сойти… И тогда вместо текстов высокой трагедии, на которую у тебя есть сила и талант, но не хватает смелости, в мозгу поселяются внедряющиеся извне, из «информационного пространства», данные о технических характеристиках танков, например. И уже сам становишься таким танком, и одним жестом или взглядом начинаешь стрелять во все, что движется… А движется-то – живое. Человек. Или человек, одетый в костюм Божьей коровки…
Он и Она не видят друг друга, или видят слишком часто, замкнутые в этой неблагоустроенной «безбытной» квартире, и даже друг на друга не могут опереться, потому что обоим трудно, обоим страшно, и у каждого свои амбиции. И только, когда удается на время стать как дети, чтобы играть вместе, в «одной песочнице», в одной пьесе, вмещающей в себя мировую драматургию, всё меняется.
Уникально работает экран (видеохудожник – Петр Вознесенский) – то оживающий реалистичной до мельчайших деталей декорацией, то предстающей внутреннему взору картиной апокалипсиса, то местом взаимодействия или взаимооталкивания двоих героев.
Диапазон Максима Суханова и Чулпан Хаматовой в этом спектакле невероятен. Они готовы к перевоплощению каждую секунду. То в персонажей детских утренников. То в старушку-учительницу из кружка по моделированию, по законам жанра комедии дель арте выскакивающую из картонной модели автомобиля, как кукла из сундука у Стрелера в «Слуге двух господ». То в одетую в костюм кактуса лекторшу, произносящую псевдонаучную речь про выращивание этих самых кактусов. Пока не поранит руки в кровь о, казалось бы, пластмассовый муляж растения. То вдруг посерьезнев – в Джульетту и Ромео, в Антигону и Креона. А потом – в наивную болтушку, 13-летнюю девочку Анну Франк и ее Дневник, на белых листах которого – на белой рубашке которого – она напишет свою недлинную жизнь…
А тем временем в одной, отдельно взятой квартире превращается в руины мир. Перед мысленным взором мелькают кадры разрушения дома, опостылевшей квартиры, в которой проходит и почти уже прошла жизнь, где не реализовалось столько замыслов, что невозможно от их напора не сойти с ума, не выйти за грань экрана, стены, а может, и окна… Тем более, если в твоем актерском арсенале есть «пернатые», а в твоем театральном гардеробе столько крыльев.
Сводит с ума несоответствие представления о возможном и происходящее. Сводят с ума запечатленные в памяти моменты той, другой жизни, в которой было место творчеству и любви. Вынужденное расставание с делом, с дорогими людьми. Прошлое, которое должно было остаться в прошлом, возвращается и заполняет собой жизнь, точнее ее отсутствие. Гложет изнутри и вырывается наружу костюмированным (художник по костюмам Татьяна Долматовская) проживанием ролей, сыгранных и не сыгранных. И в каждой – боль, готовая проступить сквозь все истории, даже смешные.
Страх бессмысленного повторения вчерашнего дня, невозможность движения. Как застрявшее насекомое в янтаре. Или в клее и скотче, вместе с моделью самолета, который не полетит, будь он хоть из специальных деталей, хоть из кусков деревянной палки. И только музыка из «Шербурских зонтиков» на какое-то время дает ощущение полета, или хотя бы надежды на него…
Но как каждая роль актрисы обрывается травмой и болью, порезом о стекло слишком сильно сжатого в руках стакана, так и жизнь обрывается, потому что нет душевных сил, чтоб помочь друг другу это преодолеть.
И Она уходит и больше не возвращается из комнаты с окном, где со стен на нас смотрят с афиш Чулпан и Максим из «Страны глухих». И тогда Он надевает свой единственный лучший костюм и ее белую пачку и остервенело кружится под музыку ее любимого Перголези. От желания вопреки всему играть – за двоих. Отчасти внутренне став обоими. Потому что второй стал частью твоей души, общей души. А еще потому что, как говорила Антигона: Делай. То. Что. В твоих. Силах.
Это история обо всех, кто сходит с ума от несоответствия и невыразимости… И необязательно уехать за пределы географической местности, чтобы оказаться в обстоятельствах несовместимых с внутренними возможностями.
Герои спектакля Крымова в каком-то смысле и есть те самые звезды театра и кино из прошлого. К «сумасшествию» их приводит и невозможность реализоваться в своей профессии, и несовпадение со временем и пространством.
Тема нереализованных творческих возможностей по обстоятельствам независящим от Художника возникает у Крымова не впервые, она давно волнует режиссера. По-своему она звучала в спектакле «Двое» про краткую встречу Чаплина и Михоэлса. Когда двое людей, обладающих даром, в мгновение ока могут преодолеть границы языков и жанров, возрастов и характеров, но не стран. Тогда казалось, что это разговор о прошлом, но вышло иначе.
Герои нового спектакля – актеры, чей неустроенный быт, чье жилье – это представление о жилье из какой-то прежней, абстрактно советской жизни. И оно – с ними, где бы они ни были. Это «дом», который не отпускает, и они как улитки тащат его с собой, видимо, еще из детства. С большой банкой огурцов на подоконнике, с холодильником ЗИЛ, с ящиком для фруктов под кроватью, с мигающей лампой торшера под большим абажуром.
За окном проносятся машины, фарами освещая силуэты предметов на подоконнике, становящихся все более зловещими на фоне музыки Шнитке и Губайдулиной. И ничего не сделаешь с ощущением уходящего в прошлое мира.
Для героев мучительно быть запертыми в коробке этой квартиры, изо дня в день повторяя тот же до автоматизма заученный порядок действий, то же начало дня, которое не принесет ничего нового. Все движения и слова заранее известны, но, может быть, есть шанс, может быть, можно сделать какое-то новое движение, выйти за очерченные пределы?
Невольно происходит раздвоение сознания – от происходящего, которое невозможно принять, с которым невозможно смириться. Когда мир сходит с ума, как не сойти… И тогда вместо текстов высокой трагедии, на которую у тебя есть сила и талант, но не хватает смелости, в мозгу поселяются внедряющиеся извне, из «информационного пространства», данные о технических характеристиках танков, например. И уже сам становишься таким танком, и одним жестом или взглядом начинаешь стрелять во все, что движется… А движется-то – живое. Человек. Или человек, одетый в костюм Божьей коровки…
Он и Она не видят друг друга, или видят слишком часто, замкнутые в этой неблагоустроенной «безбытной» квартире, и даже друг на друга не могут опереться, потому что обоим трудно, обоим страшно, и у каждого свои амбиции. И только, когда удается на время стать как дети, чтобы играть вместе, в «одной песочнице», в одной пьесе, вмещающей в себя мировую драматургию, всё меняется.
Уникально работает экран (видеохудожник – Петр Вознесенский) – то оживающий реалистичной до мельчайших деталей декорацией, то предстающей внутреннему взору картиной апокалипсиса, то местом взаимодействия или взаимооталкивания двоих героев.
Диапазон Максима Суханова и Чулпан Хаматовой в этом спектакле невероятен. Они готовы к перевоплощению каждую секунду. То в персонажей детских утренников. То в старушку-учительницу из кружка по моделированию, по законам жанра комедии дель арте выскакивающую из картонной модели автомобиля, как кукла из сундука у Стрелера в «Слуге двух господ». То в одетую в костюм кактуса лекторшу, произносящую псевдонаучную речь про выращивание этих самых кактусов. Пока не поранит руки в кровь о, казалось бы, пластмассовый муляж растения. То вдруг посерьезнев – в Джульетту и Ромео, в Антигону и Креона. А потом – в наивную болтушку, 13-летнюю девочку Анну Франк и ее Дневник, на белых листах которого – на белой рубашке которого – она напишет свою недлинную жизнь…
А тем временем в одной, отдельно взятой квартире превращается в руины мир. Перед мысленным взором мелькают кадры разрушения дома, опостылевшей квартиры, в которой проходит и почти уже прошла жизнь, где не реализовалось столько замыслов, что невозможно от их напора не сойти с ума, не выйти за грань экрана, стены, а может, и окна… Тем более, если в твоем актерском арсенале есть «пернатые», а в твоем театральном гардеробе столько крыльев.
Сводит с ума несоответствие представления о возможном и происходящее. Сводят с ума запечатленные в памяти моменты той, другой жизни, в которой было место творчеству и любви. Вынужденное расставание с делом, с дорогими людьми. Прошлое, которое должно было остаться в прошлом, возвращается и заполняет собой жизнь, точнее ее отсутствие. Гложет изнутри и вырывается наружу костюмированным (художник по костюмам Татьяна Долматовская) проживанием ролей, сыгранных и не сыгранных. И в каждой – боль, готовая проступить сквозь все истории, даже смешные.
Страх бессмысленного повторения вчерашнего дня, невозможность движения. Как застрявшее насекомое в янтаре. Или в клее и скотче, вместе с моделью самолета, который не полетит, будь он хоть из специальных деталей, хоть из кусков деревянной палки. И только музыка из «Шербурских зонтиков» на какое-то время дает ощущение полета, или хотя бы надежды на него…
Но как каждая роль актрисы обрывается травмой и болью, порезом о стекло слишком сильно сжатого в руках стакана, так и жизнь обрывается, потому что нет душевных сил, чтоб помочь друг другу это преодолеть.
И Она уходит и больше не возвращается из комнаты с окном, где со стен на нас смотрят с афиш Чулпан и Максим из «Страны глухих». И тогда Он надевает свой единственный лучший костюм и ее белую пачку и остервенело кружится под музыку ее любимого Перголези. От желания вопреки всему играть – за двоих. Отчасти внутренне став обоими. Потому что второй стал частью твоей души, общей души. А еще потому что, как говорила Антигона: Делай. То. Что. В твоих. Силах.
Это история обо всех, кто сходит с ума от несоответствия и невыразимости… И необязательно уехать за пределы географической местности, чтобы оказаться в обстоятельствах несовместимых с внутренними возможностями.