«Театрал» предложил экспертам подвести итоги сезона и назвать лучшего режиссера, лучший спектакль, лучшую мужскую и женскую роль и лучший спектакль для семейного просмотра. Свой взгляд на сезон 2023/24 представил Павел Руднев.
Лучший режиссер
С этим сложно. Давайте просто про режиссеров. Без рейтинга. Мне кажется, что Филипп Гуревич вырастает в сильную, крупную фигуру. Его «Ленинградские сказки» в РАМТе – первая постановка на большой сцене – претендует на роль нового слова в творчестве для детей и подростков. Новое тут в том, что Гуревич на сцене ставит не сюжет для детей Юлии Яковлевой, а расшифровывает детское бессознательное, пытается разобраться в детском восприятии. Детский театр «серьезневеет». Травма Второй мировой войны (конкретно – ленинградская блокада) осмысляется ребенком в сказочном, идеалистическом восприятии, где еще живо Добро и Зло в чистом виде. Ребенок трансформирует реальность в мир, полный глубоких сюрреалистических образов (художники Анна Агафонова и Антон Трошин). Письмо с фронта о пропаже солдата без вести обращается в мертвую белую птицу. За знание о родственнице дети должны отдать злу свои глаза. Взорванное и обожженное мировое древо. Окровавленные белые статуи пионеров. Березовый сок, льющий из руки раненого. Острое восприятие ребенка одновременно идеалистично и архаично – оно способно в современности усмотреть древнюю архетипичную реальность. Ценно уже то, что спектакль Гуревича становится инструментом изучения этого аномального детского восприятия. Дает нам почувствовать чужую душу как свою.
Лучший спектакль
«Лес. Трактат» в театре «Среда 21», режиссер Александр Плотников.
Актер Борис Алексеев делает из спектакля слоеный пирог. Он играет самого себя – воронежского артиста, он играет лектора-гида в философию XX-XXI веков, он играет философа Владимира Бибихина, изображающего другого философа-собеседника Людвига Витгенштейна, и он играет Людвига Витгенштейна, в котором прорастает выдающийся русский мыслитель Бибихин. Актер в спектакле находится одновременно в условном и безусловном пространстве, он говорит и от себя, и от своего персонажа. Момент склейки личностного высказывания и роли неуловим, становится загадкой импровизации. Говорят, что мысль нельзя присвоить, ее можно продолжить. Понимание – это не усваивание мысли, а только ее продолжение. Понимать значит подхватывать. Спектакль «Лес. Трактат» демонстрирует структуру мышления, в котором один мыслитель осаливает другого и передает эстафету зрителю. В спектакле говорится об общей боли, об удивительной способности человеческого существа почувствовать боль другого и разделить ее. Если боль не утихает – надо говорить. Спектакль становится метафорой эвхаристии, где вместо хлеба – мысль, передаваемая и приобретающая значение хлеба. Мысль кормящая, насыщающая голод одиночества. Мысль как то, что порождено молчанием. Спектакль как разрешение говорить после мучительной немоты. Гротовский мечтал об артисте, который будет кормить зрителя своим телом и душой, как пеликан кормит своими жилами птенцов – раннехристианский символ. В этом смысле существование артиста на сцене становится такой формой самораздаривания. Философ кричит в бумагу, когда пишет текст. Артист рвет свои жилы на сцене, чтобы войти в тело зрителя, стать общим пространством. В театре наши тела по ту и по эту сторону рампы становятся территорией общей боли, и травма одного разделяется на весь зал. «У нас у всех общая рука» – мысль Бибихина из спектакля ясна, прозрачна.
Лучшая женская/мужская роль
Меня поразила Ксения Трейстер в спектакле «Повесть о Сонечке» (режиссер Влад Наставшевс, Театр имени Вахтангова). Это очень сложный, даже мучительный спектакль, где текстом Марина Цветаева выговаривает болевые ощущения эпохи Гражданской войны. А рядом – существование молодого искусства вокруг третьей студии МХТ. Формируются художники, новая интонация творчества, звучит чистая нервная нота искусства, и все тут грозит гибелью – тонкошеему поколению, наследникам русского модерна, которых жизнь разметает и перетопчет. Ксения Трейстер играет Сонечку, Евгения Крегжде играет Марину. В портретном гриме поэта Марина переживает разлом эпох через водопад непокорных слов, через вечное формулирование слов любви и благодарности миру, который ни того, ни другого не заслуживает. Ксения Трейстер в роли Сонечки – хрупкое изящество, бестелесный, неприспособленный к земному существованию ангел с мукой на лице, нежить. Роль становится метафорой всего Серебряного века, удушенного веком-волкодавом. Наблюдая за уходом Сонечки Голлидэй, Марина Цветаева видит заранее свою ближайшую судьбу – быть номадом, скитальцем, когда «всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст».
Молодой артист Сергей Беляев (не путать с артистом МХТ) в спектакле Евгения Закирова «Палата № 6» (Театр Маяковского) играет в чеховской повести путь от острого недовольства, неудовлетворения миром до блаженного покоя в диалоге с потусторонним. Наслаждение мыслью, процессом мышления, уход в себя как спасительное путешествие к идеалу: этот русский мученик, не удержавший у себя в руках власть над миром, отказался от его исправления и от идеи власти. Спектакль Евгения Закирова переворачивает повесть, делая ее зеркальным отражением «Черного монаха»: там герой помирает от того, что у него отняли видение, здесь человек выживает, потому что его оставили с видением. У Сергея Беляева удивительная способность умной интеллигентной игры, где можно представить мучение как удовольствие.
Лучший спектакль для семейного просмотра
В Москве такого не обнаружил. Обнаружил в Перми, где в Театре-Театре Олег Глушков осуществил амбициозный замысел поставить на большой сцене оперу по роману Алексея Иванова «Сердце Пармы». Тот самый удачный случай, когда современное искусство поддерживает архаику – вечный российский сюжет о конфликте язычества и христианства. Здесь скоморошество, здесь мир звуков, инструментальных и шумовых, на тебя обрушивается стена загадочных, мистических музыкальных форм. В расколе между язычеством финно-угорского племени и христианством русской цивилизации возможно и примирение – в любви, труде и понимании. Это примирение кажется призрачным, но оно может быть. Невероятно красивый, чувственный спектакль, шедевр монументальности, мощи большого стиля и многосоставности театрального языка XXI века.
Лучший режиссер
С этим сложно. Давайте просто про режиссеров. Без рейтинга. Мне кажется, что Филипп Гуревич вырастает в сильную, крупную фигуру. Его «Ленинградские сказки» в РАМТе – первая постановка на большой сцене – претендует на роль нового слова в творчестве для детей и подростков. Новое тут в том, что Гуревич на сцене ставит не сюжет для детей Юлии Яковлевой, а расшифровывает детское бессознательное, пытается разобраться в детском восприятии. Детский театр «серьезневеет». Травма Второй мировой войны (конкретно – ленинградская блокада) осмысляется ребенком в сказочном, идеалистическом восприятии, где еще живо Добро и Зло в чистом виде. Ребенок трансформирует реальность в мир, полный глубоких сюрреалистических образов (художники Анна Агафонова и Антон Трошин). Письмо с фронта о пропаже солдата без вести обращается в мертвую белую птицу. За знание о родственнице дети должны отдать злу свои глаза. Взорванное и обожженное мировое древо. Окровавленные белые статуи пионеров. Березовый сок, льющий из руки раненого. Острое восприятие ребенка одновременно идеалистично и архаично – оно способно в современности усмотреть древнюю архетипичную реальность. Ценно уже то, что спектакль Гуревича становится инструментом изучения этого аномального детского восприятия. Дает нам почувствовать чужую душу как свою.
Лучший спектакль«Лес. Трактат» в театре «Среда 21», режиссер Александр Плотников.
Актер Борис Алексеев делает из спектакля слоеный пирог. Он играет самого себя – воронежского артиста, он играет лектора-гида в философию XX-XXI веков, он играет философа Владимира Бибихина, изображающего другого философа-собеседника Людвига Витгенштейна, и он играет Людвига Витгенштейна, в котором прорастает выдающийся русский мыслитель Бибихин. Актер в спектакле находится одновременно в условном и безусловном пространстве, он говорит и от себя, и от своего персонажа. Момент склейки личностного высказывания и роли неуловим, становится загадкой импровизации. Говорят, что мысль нельзя присвоить, ее можно продолжить. Понимание – это не усваивание мысли, а только ее продолжение. Понимать значит подхватывать. Спектакль «Лес. Трактат» демонстрирует структуру мышления, в котором один мыслитель осаливает другого и передает эстафету зрителю. В спектакле говорится об общей боли, об удивительной способности человеческого существа почувствовать боль другого и разделить ее. Если боль не утихает – надо говорить. Спектакль становится метафорой эвхаристии, где вместо хлеба – мысль, передаваемая и приобретающая значение хлеба. Мысль кормящая, насыщающая голод одиночества. Мысль как то, что порождено молчанием. Спектакль как разрешение говорить после мучительной немоты. Гротовский мечтал об артисте, который будет кормить зрителя своим телом и душой, как пеликан кормит своими жилами птенцов – раннехристианский символ. В этом смысле существование артиста на сцене становится такой формой самораздаривания. Философ кричит в бумагу, когда пишет текст. Артист рвет свои жилы на сцене, чтобы войти в тело зрителя, стать общим пространством. В театре наши тела по ту и по эту сторону рампы становятся территорией общей боли, и травма одного разделяется на весь зал. «У нас у всех общая рука» – мысль Бибихина из спектакля ясна, прозрачна.
Лучшая женская/мужская рольМеня поразила Ксения Трейстер в спектакле «Повесть о Сонечке» (режиссер Влад Наставшевс, Театр имени Вахтангова). Это очень сложный, даже мучительный спектакль, где текстом Марина Цветаева выговаривает болевые ощущения эпохи Гражданской войны. А рядом – существование молодого искусства вокруг третьей студии МХТ. Формируются художники, новая интонация творчества, звучит чистая нервная нота искусства, и все тут грозит гибелью – тонкошеему поколению, наследникам русского модерна, которых жизнь разметает и перетопчет. Ксения Трейстер играет Сонечку, Евгения Крегжде играет Марину. В портретном гриме поэта Марина переживает разлом эпох через водопад непокорных слов, через вечное формулирование слов любви и благодарности миру, который ни того, ни другого не заслуживает. Ксения Трейстер в роли Сонечки – хрупкое изящество, бестелесный, неприспособленный к земному существованию ангел с мукой на лице, нежить. Роль становится метафорой всего Серебряного века, удушенного веком-волкодавом. Наблюдая за уходом Сонечки Голлидэй, Марина Цветаева видит заранее свою ближайшую судьбу – быть номадом, скитальцем, когда «всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст».
Молодой артист Сергей Беляев (не путать с артистом МХТ) в спектакле Евгения Закирова «Палата № 6» (Театр Маяковского) играет в чеховской повести путь от острого недовольства, неудовлетворения миром до блаженного покоя в диалоге с потусторонним. Наслаждение мыслью, процессом мышления, уход в себя как спасительное путешествие к идеалу: этот русский мученик, не удержавший у себя в руках власть над миром, отказался от его исправления и от идеи власти. Спектакль Евгения Закирова переворачивает повесть, делая ее зеркальным отражением «Черного монаха»: там герой помирает от того, что у него отняли видение, здесь человек выживает, потому что его оставили с видением. У Сергея Беляева удивительная способность умной интеллигентной игры, где можно представить мучение как удовольствие. Лучший спектакль для семейного просмотраВ Москве такого не обнаружил. Обнаружил в Перми, где в Театре-Театре Олег Глушков осуществил амбициозный замысел поставить на большой сцене оперу по роману Алексея Иванова «Сердце Пармы». Тот самый удачный случай, когда современное искусство поддерживает архаику – вечный российский сюжет о конфликте язычества и христианства. Здесь скоморошество, здесь мир звуков, инструментальных и шумовых, на тебя обрушивается стена загадочных, мистических музыкальных форм. В расколе между язычеством финно-угорского племени и христианством русской цивилизации возможно и примирение – в любви, труде и понимании. Это примирение кажется призрачным, но оно может быть. Невероятно красивый, чувственный спектакль, шедевр монументальности, мощи большого стиля и многосоставности театрального языка XXI века.
