Евгения Крегжде: «Моя родина – Театр. И это единственная родина, за которую я буду биться»

 
Евгения Крегжде, актриса Театра Вахтангова, стала лауреатом «Звезды Театрала» в номинации «Лучшая женская роль». В зрительском онлайн-голосовании победила её работа в спектакле Влада Наставшевса «Повесть о Сонечке».

Чёрные очки, мужской пиджак поверх платья, сигаретный дым – и потрясающее портретное сходство с Цветаевой. Её Марина всматривается, вслушивается в «чумную Москву» и тех, кого любила. Понимает свою отдельность от новой реальности и ищет новую интонацию, выговаривает что-то самое важное о себе – и предчувствует конец. Потому что обречена, как все наследники Серебряного века.

«Сейчас уже не тяжело, сейчас уже – судьба…», – призналась Цветаева, когда дописала «Повесть о Сонечке». И вернулась в Россию. «Рябина» – последнее слово в спектакле о поэте, времени и выборе. Как он складывался, узнали у актрисы, которая принципиально не дает интервью. Но для «Театрала» сделала исключение. 
             

– Евгения, как вы вообще относитесь к театральным премиям? Нужны эти «знаки отличия», выданные экспертами или зрителями?

– Для меня подобные премии – это всегда праздник творчества, на который собираются мои коллеги, люди, которые занимаются искусством. И я не рассматриваю эти встречи как состязание – скорее, как сверку того, что происходит в театре, чем он живёт, чем занимается в данный момент времени, на какие вопросы отвечает.

Нужны ли эти «знаки отличия»? Да. Если взять экспертное мнение, премии, где есть профессиональное жюри, то к их выбору я, конечно, отношусь с такой милой, ироничной улыбкой. Потому что для меня «эксперт» – это что-то очень размытое и субъективное. А когда речь идёт о зрительском выборе, как в «Звезде Театрала», это как будто бы более объективный взгляд.

Может быть, и странное умозаключение. Но оно объективно тем, что итоги голосования – это срез зрительского вкуса и потребности театральной аудитории. То есть для меня это отчасти ответ на вопрос, чем живёт зритель сегодня, что он выбирает.

И, конечно же, когда он выбирает Марину Ивановну Цветаеву в авторском, как сейчас его любят называть, артхаусном спектакле «Повесть о Сонечке», меня это не может не радовать. На мой взгляд, это очень тонкая и важная, необычная и во многом исключительная работа, которая как будто бы не предполагает массовой любви зрителя. И, тем не менее, это происходит. Конечно же, я счастлива.

– А кто для вас главный зритель, которому вы абсолютно доверяете? Который точно смог бы вашу работу объективно, насколько это вообще возможно в искусстве, оценить?

– Это мои учителя – Римас Туминас и Юрий Николаевич Бутусов. Два человека, которые меня сформировали, повлияли на моё становление. И я бы мечтала, чтобы они посмотрели спектакль и дали мне обратную связь, если б это было возможно... Это был бы бескомпромиссный ответ на мой вопрос «как?»

– В работе с режиссером Владом Наставшевым что стало для вас самым важным, самым значимым – в профессиональном плане?

– Влад Наставшевс – режиссёр поэтического театра. Он делает тот тип театра, с которым я напрямую не сталкивалась – и с «Повестью о Сонечке» впервые входила в это пространство. Если учесть, что наш спектакль не имеет классической, форматной драматургии, если учесть наше стремление к герметичности, что противоречит общему стремлению современного театра «идти в зал», – а мы, наоборот, «закрываемся» – то, конечно, всё это предполагало поиск новых инструментов и какого-то нового способа существования, который мы и совершили: девять месяцев лабораторно искали. Пытались понять, как претворить в игру поэтическую прозу Цветаевой, чтобы ее текст зазвучал, как вербатим. Чтобы не было рассказчика, а был человек, который существует в моменте.

– Что вы поняли про Марину Цветаеву, про её «мужскую душу» и про то, как художник выживает, как переживает общественные потрясения?

– У нас в спектакле есть такая фраза: «Володя, знаете ли вы, для чего существуют поэты? Для того, чтобы не стыдно было говорить самые большие вещи».

Мне кажется, что поэт – это вообще совесть времени, того времени, в котором он живёт.

Обычный человек может проживать тёмные времена бытово, сталкиваясь с трудностями, приспосабливаясь. Поэт же, он «съедает» это время, он его «переваривает» и способен прочувствовать как никто. Осмысляет и облекает это в поэтические образы, которые своей честностью, конечно же, бьют, как плеть. Потому что это не лозунги на транспарантах, а сама суть. Они концентрируют в себе всю суть того, что происходит. Безусловно, это не может нравиться власти. Поэтому мы знаем истории всех «проклятых и убитых» поэтов – мало кто выживал в «мясорубке» XX века.

– «Сахар – в революцию. Без него не умирают, но и не живут», – говорит ваша Марина о Сонечке, о своем чистом вдохновении. Какой «сахар» вы находите для себя сегодня?

– Да, потому что «без соли делается цинга, без сахару – тоска». Этот «сахар», он просто необходим каждому человеку, особенно в тяжёлые времена. И «Повесть о Сонечке» – это инструкция по тому, как их проживать. У меня есть два сахарочка. Это мои дети. Бороться с тоской, с депрессией помогают именно они, мои «ростки жизни».  Потому что через их детство ты начинаешь заново эту жизнь осознавать, любить, проходишь всё, начиная с истоков. Ну и потом детство, дети – это всегда надежда. И, конечно же, безусловная любовь. Она – камертон. Все окружающее, приходящее сверяется и отстраивается от этого «звука».

– А как же театр?

– С театром сейчас, как вы знаете, сложная история, потому что драматургия событий, которую нам предлагает сегодняшняя действительность, гораздо превосходит по накалу любую шекспировскую трагедию.

И тут возникает вопрос, а чем сегодня должен заниматься театр, на какие вопросы он должен отвечать? И самое важное – как он должен говорить, каким языком? Поэтому, на мой взгляд, сейчас театр, как и любое искусство, находится в «точке бифуркации»: ему очень сложно существовать в моменте. То есть искусство, как мне кажется, оно же всё равно – реакционное. А как реагировать в горячей фазе? Ты можешь быть необъективен. И потом, это достаточно больно – реагировать сейчас. Искусство – это что-то про гуманизм, про толерантность. И, конечно же, мы должны думать об этом…

Искусство, безусловно, является и всегда являлось моим домом. Моя родина – Театр. И это единственная родина, за которую я готова биться.



Поделиться в социальных сетях: