Интервью было записано до 7 июня, когда стало известно о смене руководства «Современника».
Актриса Татьяна Бабенкова десять лет служила в Воронежском камерном театре, где играла главные роли – в том числе в постановках, номинированных на «Золотую маску». За роль Сони в спектакле «Дядя Ваня» номинацию на премию получила и сама актриса. С 2023 года Татьяна Бабенкова стала играть в театре «Современник», где сейчас у нее две главные роли в постановках с громкими и всем известными названиями – «Три товарища» и «Двое на качелях», а еще – творческие планы на будущее. Но всего этого могло не быть, если бы будущая актриса осталась учиться другой, совсем не творческой профессии.
– Татьяна, ваш путь на столичную сцену довольно тернист. Мечтали заниматься музыкой, но оказались на экономическом факультете, поступили в театральный вуз в Москве, но перешли в Воронежскую академию искусств. Сейчас судьба привела вас в театр «Современник». Так долго искали свой путь в искусстве?
– Думаю, моя профессия – это судьба. С моим мироощущением я бы не могла реализоваться в нетворческой профессии, даже представить себя никем другим не могу. Актерство позволяет мне говорить через персонажей то, о чем я думаю. И так, как я чувствую.
Что касается пути к профессии, все было не совсем так, как вы описали. Я училась на государственного и муниципального управленца, это не экономический факультет. Мне было ужасно скучно. Поэтому поступила в консерваторию, но и там почувствовала себя не на своем месте и подала документы на театральный факультет, потому что… Сейчас даже сложно сказать почему. Я и в театре-то ни разу не была до этого, никогда им не интересовалась, как и кино – просто смотрела фильмы, которые смотрят все. Не знаю, какие звезды сошлись, что я стала актрисой, поэтому и называю свой интуитивный приход в профессию – судьбой.
– Когда учились в консерватории, видели свое будущее в классической музыке?
– Нет, планировала, что смогу адаптировать навыки пианиста к эстрадным форматам. До поступления я занималась с преподавателем, оттачивала произведения, которые нужно было играть. Но на вступительных окончательно поняла, что музыка – это не мой путь. Сидеть часами на одном месте, за инструментом, для меня очень сложно и рано или поздно будет невозможно. Мне нужно быть всегда в движении.
– В Камерный театр вас пригласили сразу после Воронежской академии искусств? И были ли у вас варианты пойти куда-то кроме этого театра?
– Меня пригласили, когда я еще училась на четвертом курсе. Моя первая роль в театре – Суенита в спектакле «14 красных избушек» по Андрею Платонову. Когда мы начали репетировать, на занятия я ходила крайне редко, если появлялись свободные часы. Так что даже не было времени подумать о других театрах. Приглашение в Камерный я считаю еще одним судьбоносным моментом.
Спектакль «14 красных избушек». Фото: сайт Воронежского камерного театра
– Ваш дебют состоялся в спектакле, который стал номинантом на «Золотую маску» и был на гастролях в Москве. Вас ведь тогда и заметил кто-то из столичных кинорежиссеров?
– По-моему, это был кастинг-директор или агент, которая предложила мне свою помощь в поиске кинопроектов. Я очень долго отказывалась. Вообще думала, что это какие-то обманщики. Я же ничего не знала про съемки. Спрашивала у этой женщины: «А что такое пробы?» – «Заходишь, перед тобой камера, читаешь текст». Для меня кино в 2013 году было неизведанным дивным миром. Тогда еще не так был развит интернет, чтобы можно было узнать подробности. Мы включали компьютер, чтобы написать кому-то «ВКонтакте», не больше.
– То есть вы изначально видели себя только театральной актрисой? Или просто откладывали мысли о кино на потом?
– Нет, разумеется, я думала, что в кино надо сниматься. В самом начале мне было интересно все. И хотелось всего. Сейчас уже понимаю, что я больше заточена под театр. Возможно, просто пока не раскусила кино до конца. Я не понимаю, какие законы там работают – медийности или таланта? Главную роль дают тому, кто владеет мастерством или имеет много подписчиков в соцсетях?
В театре все понятно: если ты не оказываешься тем локомотивом, который тащит роль и раздает огромную энергию на тысячный зал, то надолго не задерживаешься. Хотя здесь медийность тоже играет роль, но это, скорее, про ход конкретного театра или режиссёра. Твои способности будут понятны сразу, как только получишь текст – по тому, как ты его разбираешь, как быстро включаешься, насколько живо реагируешь. Я до такой степени наполняюсь неимоверным счастьем, когда разбираю роль, пробую разные варианты, добиваюсь того, что требует режиссёр, достаю откуда-то из себя то, о наличии чего даже не подозревала, что, кажется, могла бы только репетировать, репетировать и репетировать... не выпуская спектакли вообще! Еще в театре всегда есть загадка: каждый раз ты не знаешь, каким сегодня получится не только твой персонаж, но и спектакль вообще. В кино есть максимум несколько дублей, как только их отснимут, ты с этой историей больше не соприкоснешься.
– Вы знаете артистов, которые востребованы в кино, но не тянут театр?
– Я слышала, но ни разу не видела. Может, просто не попадаю на подобные постановки? Спектакль всегда проигрывает, если в него приглашают очень известного, но не очень талантливого артиста. Зритель придет и в лучшем случае посмотрит на него первый акт. «Н-да, в близи он, конечно, вообще не такой, как на экране», – и все, больше спектакли с этим артистом зрителя не привлекут. Никакая медийность не поможет.
Жакет и брюки Patrizia Pepe. Аксессуары предоставлены бутиком аренды вечерних нарядов ElegantChic. Стилист: Светлана Голякова. Макияж и волосы: сеть салонов красоты SACO. Визажист: Анастасия Смирнягина. Стилист по волосам: Анна Носикова
– Татьяна, сами актеры называют свою профессию эгоистичной и признаются, что им важны внимание и любовь публики. А вы говорите, что с радостью просто репетировали бы и не выпускали спектакли. Разве появление в красивом платье на сцене, когда за тобой наблюдают тысячи глаз, и звучащие на поклонах аплодисменты не вдохновляют и не завораживают так же, как репетиции?
– Играть спектакль для зрителя – это всегда ответственность. Я очень волнуюсь каждый раз, потому что никогда не знаю, что у меня получится. Нужно «распределиться» в своем персонаже, пронести его в себе, потратить энергию… А настроение бывает разное, самочувствие бывает разное, но результат нужен один – самый лучший. Я ни в коем случае не говорю, что играть спектакль менее завораживающе. Это просто другое.
На репетициях такой огромной ответственности нет. Зато есть творческий поиск, возможность эксперимента – самое интересное. И на репетициях спектакля, который уже идет в репертуаре, тоже этот поиск, желание копать еще глубже есть, поэтому постановки растут и видоизменяются вместе с артистами.
После спектакля зритель платит тебе своей невероятной энергией. Я настолько заряжаюсь ею, что чувствую себя отдохнувшей несмотря на то, что несколько часов играла Катерину из «Грозы», Антигону или Гитель из «Двое на качелях». Когда вас всего два человека на сцене, тебе ни за кого не скрыться, а за кулисы можно забежать, только чтобы быстро-быстро переодеться.
– Зачем зритель, на ваш взгляд, приходит в театр?
– Чтобы экологично, как сейчас модно говорить, прожить большой спектр эмоций. Это терапия. Зрителю дозированно дают возможность испытать разные чувства. При этом в жизни у него ничего не происходит, он выйдет из театра и дальше будет жить свою жизнь. Но его эмоциональный опыт станет уже более широким. Конечно, зритель может отгородиться, не впускать в себя эту историю, но совсем отстраниться у него не получится – энергия все равно заполнит зал и окутает каждого.
– Откуда вы черпаете энергию перед спектаклем, если опустошены и сил совсем нет? Такое же бывает?
– Бывает и часто. Иногда садишься, в одну точку смотришь, и у тебя будто ничего в голове нет – просто существуешь. Организм в этот момент накапливает энергию. Ты спокоен, не готов включаться, тебя ничто не триггерит. Из таких состояний очень сложно выйти. Я спасаюсь черным кофе. Хотя бы просто ставлю его рядом, чтобы был аромат. Прохожу роль от начала до конца и, поскольку это отрепетированная история, я в нее погружаюсь. Когда дохожу до финала, вдруг появляются силы. И вот на этой энергии выхожу и работаю на сцене.
Обязательно разминаюсь перед спектаклем. Проверяю голос, прохлопываю по всему телу себя, прошу девочек меня по спине немного побить – прямо до выхода на сцену. Это тоже тебя включает. Я спрашивала у коллег: «Как вы настраиваетесь? Вы переживаете?» Мне интересно, потому что у каждого своя работа с организмом, с тем, что у тебя есть внутри.
Спектакль «Двое на качелях». Фото: Лена Морозова
– У вас были очень интенсивные репетиции спектакля «Двое на качелях». С утра до вечера в репзале, чуть ли не в ночи – мастер-классы по танцам. Чувствовалась ли накопленная усталость в момент репетиций или творческий поиск действовал терапевтически?
– На двух последних репетициях было одно и то же: я понимала, что сделала все, что могла. Это самый прекрасный период. Такое же было, когда играла Магду в великолепном спектакле Саши Плотникова «Камера обскура» в Воронежском камерном театре. К сожалению, эту постановку больше никто никогда не увидит. Там действие с конца развивается, поэтому спектакль начинается на эмоциональном пике. И тебе нужно сразу в это войти. Зрители в зале просто цепенели от увиденного, потому что спектакль был настоящим откровением. На репетиции я приходила к 11 утра, и у меня начинались сцены со слезами, с истерикой. Я в какой-то момент уже отключалась. Мой организм не мог больше переживать и плакать. Он словно говорил: «Стоп, хватит. Мы уже два месяца в таком режиме». Умные часы фиксировали мой пульс в 140–150 ударов в течение всей репетиции. А если у тебя получается что-то не так, как нужно режиссеру, вы будете проходить сцену снова и снова – там никак не обманешь. Мне партнер по спектаклю говорил: «Я вижу слезы в твоих глазах, то, как тебя трясет, и понимаю, что это происходит с тобой как с человеком, а не с твоим персонажем». Организм не понимает, что ты играешь на сцене и через полчаса, возможно, пойдешь отдыхать и пить кофе. Он воспринимает это так, будто ты действительно переживаешь трагедию. Поэтому иногда бывает сложно остановиться и переключиться на следующую сцену. Однажды я просто сидела, в одну точку смотрела и ничего не могла сделать, мне и не хотелось ничего – даже говорить. Саша тогда отменил репетицию. И дальше несколько дней со мной, уже как с Таней, происходило очень серьезное переживание. Так на меня повлиял материал, который я в себя впустила. Разграничить роль и реальность было сложно, потому что ежедневно нужно было входить в эту историю. А организм все запоминает, строит нейронные связи. Поэтому, когда спрашивают: «Как вы запоминаете такое количество текста?», – ответ: «Через эмоции». Когда ты внутри спектакля, слова вылетают сами собой. Если меня вдруг спросить: «Что ты говоришь во втором акте в начале такой-то сцены?», – я не вспомню. Но, выйдя на площадку, мой организм мне подскажет и текст, и эмоциональные границы, в которых нужно существовать.
Стилист: Светлана Голякова. Макияж и волосы: сеть салонов красоты SACO. Визажист: Анастасия Смирнягина. Стилист по волосам: Анна Носикова
– Татьяна, вы несколько раз упомянули спектакли Камерного театра, а про один рассказали очень подробно. Ваш уход в информационном пространстве интерпретировали как протест против снятия с поста худрука Михаила Бычкова, основателя театра. Это действительно так, или решение давно внутри зрело?
– Знаете, я начала понимать, когда кто-то из актеров говорит: «Там в СМИ написали, но на самом деле все было не так». Я невольно попала в игры, о которых не знала. Скажи я одно слово – и всё опять будет разыграно не по тем картам. Это очень тонкий момент.
Уйти из Воронежского камерного театра было моим решением. Как человеку, который играл в этом театре, мне казалось честным с самой собой перестать служить в театре, где Михаил Владимирович Бычков больше не является художественным руководителем. Мне казалось, что это по-человечески. Но, насколько я знаю, Михаил Владимирович продолжает ставить спектакли в Воронежском камерном театре.
– Но не в должности худрука, да. У вас не было желания вернуться? Все-таки такой репертуар, главные роли...
– Думаю, это было бы предательством по отношению к собственному решению. Я не думала про возвращение, да и меня никто не звал обратно. И никто не останавливал, когда я уходила, не вел никаких разговоров. Не было ни одного звонка, кроме моего.
Спектакль «Три товарища». Фото: Сергей Петров
– В 2023-м у вас начался новый этап в театральной карьере. Вы стали играть в «Современнике» Патрицию в постановке Галины Борисовны Волчек «Три товарища». Как это произошло? Вам кто-то позвонил из театра и предложил?
– Да, Влад Ветров, председатель художественного совета. Мы с ним снимались в «Вольной грамоте», он играл отца моей героини. Еще Света Иванова мне писала. Мы вместе никогда не работали, но были знакомы. Спросили, интересно ли мне попробовать сыграть роль Пат. Так я в «Современнике» и оказалась.
Невероятно благодарна директору театра Юрию Анатольевичу Кравцу, Владу Ветрову и Свете Ивановой, членам художественного совета театра, за такую возможность, за поддержку.
– Кто вас вводил на роль Пат?
– Мне помогали Саша Хованский, он играет Отто в спектакле, и Сергей Гирин, который в первом составе играл Готфрида. Саша и Сергей – одни из тех актеров, кто разбирал спектакль с Галиной Борисовной, когда она работала над постановкой. Света Иванова, с которой мы играем в состав, потом показывала мне входы-выходы и рассказывала о спектакле то, что она знает. Наполняла свою Пат уже я сама, опираясь на то, что об этом персонаже и спектакле в целом говорила Галина Борисовна – ее записи сохранились.
– «Современник» управляется художественным советом. Его члены отсматривали до премьеры спектакль «Двое на качелях», который вы с Юрием Чурсиным недавно выпустили?
– Были специальные показы для художественного совета. Туда приходили если не все, то большая часть участников. Нам дали добро на работу. Для меня было очень важно услышать разные мнения о нашем спектакле. И я рада, что даже замечания преподносились с доброжелательной позиции, из желания помочь нам как коллегам.
Я всегда пыталась «заманить» на репетиции директора театра, потому что у него есть режиссерский опыт. Мы получили потрясающе важные замечания от Юрия Анатольевича и всяческую поддержку.
Спектакль «Двое на качелях». Фото: Екатерина Цветкова
– Как у вас выстраивались отношения с Юрием Чурсиным, который как актер был в спектакле, а как автор восстановления, наверное, над спектаклем?
– Я, наверное, впервые так слушалась партнера. У Юры, как у артиста, было его самоощущение внутри постановки, при этом, как автору новой редакции, ему приходилось отстраняться, чтобы посмотреть на спектакль по-режиссерски. Юра Чурсин талантливый актер и в будущем, я уверена, большой режиссер. Вместе мы разобрали материал, изучили записи Галины Борисовны. Я впервые видела, чтобы так досконально работали с текстом. При этом автором своей роли каждый выступал сам. Потом мы собирали все в единую картину – редактировали, правили, спорили. Что-то предлагала я, что-то Юра. У нас, как мне кажется, было больше сотворчество. Но для себя я поняла, что мне важен режиссер как отдельный человек, который со стороны видит спектакль и руководит артистами. Так работать легче.
– Вы можете спорить с режиссером или всегда послушно выполняете его просьбы?
– Я слушаюсь режиссера, особенно если ему доверяю. К счастью, мне в театре довелось работать только с хорошими режиссерами, у которых даже не хотелось спрашивать, почему они просят тебя сделать именно так. Режиссер собирает мозаику спектакля, расставляет акценты. У него есть свое видение каждой сцены, и я, как актриса, в это лезть не могу.
Споры возникают, когда мне не понятна логика поступков персонажа. Если режиссер умный, то он выстраивает спектакль логично, а не ради зрелищности, и может тебе все объяснить. Если же за работу берется постановщик, который не знает, чего он хочет, то у артистов возникает масса вопросов, они начинают капризничать, отказываются что-то делать. В таких случаях режиссер теряет авторитет, который, на мой взгляд, должен быть непререкаемым. Я не люблю, когда режиссер, даже молодой, панибратствует с артистами, прогибается под них, позволяет манипулировать.
Жакет и брюки Pinko. Сорочка FLASHIN. Аксессуары предоставлены бутиком аренды вечерних нарядов ElegantChic. Жилет и обувь – собственность стилиста. Стилист: Светлана Голякова. Макияж и волосы: сеть салонов красоты SACO. Визажист: Анастасия Смирнягина. Стилист по волосам: Анна Носикова
– Каким видится вам идеальный режиссер?
– Помимо непререкаемого авторитета и ума режиссер должен обладать уважением к артисту: не повышать голос, не пренебрегать его чувствами, внимательно относиться к внутреннему миру актера и доставать оттуда то, о существовании чего он сам не подозревал. Это дорогого стоит.
– У вас с Юрием на репетициях присутствовала помощник режиссера Ольга Мелихова. Она не была тем человеком, который мог дать оценку со стороны, направить?
– Не в полной мере. Ольга помогала нам с текстом, когда мы на первых порах его забывали, вступала в наши с Юрой обсуждения и споры, делала много важной работы и стала членом нашей творческой семьи, но это, конечно, не был режиссерский взгляд.
– Ольга работала с Галиной Борисовной на выпуске спектакля «Двое на качелях»?
– Нет.
Жакет Chanel (предоставлено бутиком аренды вечерних нарядов ElegantChic). Юбка Patrizia Pepe. Аксессуары предоставлены бутиком аренды вечерних нарядов ElegantChic. Стилист: Светлана Голякова. Макияж и волосы: сеть салонов красоты SACO. Визажист: Анастасия Смирнягина. Стилист по волосам: Анна Носикова
– Мне показалось, что в вашей с Юрием версии финал более светлый. Гитель набирает номер, но быстро кладет трубку и так тепло улыбается, как бы отпуская Джерри и желая лучшей жизни. Ей совсем не больно от того, что их отношения закончились?
– Очень любопытно, как было в других вариантах, потому что я их не видела. Но точно знаю, что Галина Борисовна хотела в финале улыбку, об этом написано в ее дневниках. Поскольку Галины Борисовны нет, я сама наполняла своего персонажа. Моя Гитель увидела, что Джерри любит другую женщину. Она настолько не эгоистично и не потребительски относится к своему возлюбленному, что сама направляет его к той, с кем он должен быть. Джерри не нужно жертвовать собой и что-то доказывать – он может спокойно идти к своему счастью. Когда Гитель кладет трубку, она испытывает сложнейшие эмоции. Ей страшно остаться одной, но она понимает, что внутри нее есть любовь, а это самое важное и дорогое. Благодаря Джерри у нее есть понимание, как она хочет жить. Ее улыбка как раз-таки о себе и о своей любви к Джерри. Эту любовь она будет дарить всему окружающему. Она улыбается и тому, что было, и тому, что это закончилось, и тому, как это было. Гитель не осталась жертвой, она стала сильнее.
– Она встретит человека, с которым построит счастье, или будет всю жизнь Джерри любить?
– Конечно, Гитель встретит того самого и будет с ним счастлива, потому что она теперь знает о себе гораздо больше, чем она знала до Джерри. Гитель научилась по-настоящему любить. Это самое сложное. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, все покрывает, всему надеется. Это еще в Библии написано. Такая всеобъемлющая безусловная любовь или рождается, или воспитывается. И дается не каждому.
– Когда ты любишь, хочется, наверное, чтобы и тебя любили тоже?
– А что хочет тот человек, которого ты любишь?
Спектакль «Двое на качелях». Фото: Лена Морозова
– Но Джерри не совсем понимает, чего он хочет. Гитель понимает его лучше, чем он сам.
– Он же в итоге понял, что хочет уехать к Тесс.
– И разве Гитель совсем не больно это осознавать?
– Конечно, боль есть, это эгоистическое проявление. Но если ты любишь человека, ты стараешься сделать так, чтобы твоему любимому человеку было хорошо. Это такая безусловная любовь, как у родителей к детям. Что бы ты ни сделал, они будут тебя любить. Родительская любовь, на мой взгляд, максимально приближена к той, о которой говорится в Библии.
Гитель любит свою любовь к Джерри и его любовь к Тесс, о которой он так трепетно говорит. Гитель понимает, что он никогда на ней не женится, но будет и дальше ее спасать, прыгать в эти манипулятивные отношения, заходить в треугольник Карпмана. Это не про любовь и внутреннюю свободу. Она видит, что Джерри настоящий, когда ходит по мостам и представляет, как бы сейчас с ним гуляла Тесс. И Гитель его очень хорошо понимает, потому что испытывает то же самое по отношению к нему.
– Но ей хватает внутренней силы, чтобы отпустить...
– Да, у нее очень большая внутренняя сила. Она требует от него остаться с Тесс, больше не спасать ее и не разрушать себя: «Ты настаивал, чтобы я чего-то потребовала от тебя?». Это единственный раз, когда Гитель что-то попросила у Джерри. До этого он все делал сам – хотел о ней заботиться, приносить ей подарки. Какой силой нужно обладать, чтобы отказаться от того, кого любишь больше всего в своей жизни?
Спектакль «Три товарища». Фото: Сергей Петров
– Пат из «Трех товарищей», другая ваша героиня, абсолютная отличная от Гитель, тоже очень сильная. До последнего она скрывает свой диагноз, только чтобы к ней не относились как к больной.
– Да, она спрашивает: «Ты это сказал, потому что меня жалеешь?». Жалости к себе она хочет меньше всего. И обрекать любимого человека на страдания тоже не хочет. Пат аристократичная, утонченная. Она уже слаба из-за болезни, но в ней продолжает гореть огонь, который освещает и согревает всех вокруг. С ее появлением жизнь преобразовалась и у Робби, и у Отто, и у Готфрида.
– В чем для вас заключается история Пат? О чем она?
– Пат живет с ощущением, что скоро все закончится. Она болеет. Ремарк ее написал больной изначально. Когда Пат встречает Робби, как она проживает каждый день? Преодолевая болезнь. Она радуется, когда это удается, потому что очень хочет жить. Пат знает, что в любой момент все может остановиться. Она не отвлекается на ненужные вещи. Робби ей говорит: «Я работаю таксистом, я не архитектор». Для нее это такая ерунда! Ей бы побыть с ним, насмотреться на него, подышать с ним одним воздухом.
Чехов, когда умирал, попросил бокал шампанского. Он чувствовал, что умирает. Бокал шампанского – это и есть жизнь. Над Пат как дамоклов меч нависла ее болезнь, поэтому она живет все время с замиранием сердца. И этот меч падает.
– Татьяна, работаете ли сейчас над другими театральными постановками?
– Пока нет, но надеюсь, что в скором времени наши совместные планы с театром «Современник» начнут реализовываться.
– Вы пока не в труппе театра?
– На данный момент я приглашенная артистка театра «Современник». Для меня самое главное – все делать по любви. А любовь у нас с «Современником», надеюсь, действительно взаимная. Я чувствую, как по-доброму ко мне относятся актеры, директор, сотрудники цехов. Даже свой день рождения 21 июня я встречаю здесь, с артистами. Мы играем «Двое на качелях».
Актриса Татьяна Бабенкова десять лет служила в Воронежском камерном театре, где играла главные роли – в том числе в постановках, номинированных на «Золотую маску». За роль Сони в спектакле «Дядя Ваня» номинацию на премию получила и сама актриса. С 2023 года Татьяна Бабенкова стала играть в театре «Современник», где сейчас у нее две главные роли в постановках с громкими и всем известными названиями – «Три товарища» и «Двое на качелях», а еще – творческие планы на будущее. Но всего этого могло не быть, если бы будущая актриса осталась учиться другой, совсем не творческой профессии.
– Татьяна, ваш путь на столичную сцену довольно тернист. Мечтали заниматься музыкой, но оказались на экономическом факультете, поступили в театральный вуз в Москве, но перешли в Воронежскую академию искусств. Сейчас судьба привела вас в театр «Современник». Так долго искали свой путь в искусстве?
– Думаю, моя профессия – это судьба. С моим мироощущением я бы не могла реализоваться в нетворческой профессии, даже представить себя никем другим не могу. Актерство позволяет мне говорить через персонажей то, о чем я думаю. И так, как я чувствую.
Что касается пути к профессии, все было не совсем так, как вы описали. Я училась на государственного и муниципального управленца, это не экономический факультет. Мне было ужасно скучно. Поэтому поступила в консерваторию, но и там почувствовала себя не на своем месте и подала документы на театральный факультет, потому что… Сейчас даже сложно сказать почему. Я и в театре-то ни разу не была до этого, никогда им не интересовалась, как и кино – просто смотрела фильмы, которые смотрят все. Не знаю, какие звезды сошлись, что я стала актрисой, поэтому и называю свой интуитивный приход в профессию – судьбой.
– Когда учились в консерватории, видели свое будущее в классической музыке?
– Нет, планировала, что смогу адаптировать навыки пианиста к эстрадным форматам. До поступления я занималась с преподавателем, оттачивала произведения, которые нужно было играть. Но на вступительных окончательно поняла, что музыка – это не мой путь. Сидеть часами на одном месте, за инструментом, для меня очень сложно и рано или поздно будет невозможно. Мне нужно быть всегда в движении.
– В Камерный театр вас пригласили сразу после Воронежской академии искусств? И были ли у вас варианты пойти куда-то кроме этого театра?
– Меня пригласили, когда я еще училась на четвертом курсе. Моя первая роль в театре – Суенита в спектакле «14 красных избушек» по Андрею Платонову. Когда мы начали репетировать, на занятия я ходила крайне редко, если появлялись свободные часы. Так что даже не было времени подумать о других театрах. Приглашение в Камерный я считаю еще одним судьбоносным моментом.
Спектакль «14 красных избушек». Фото: сайт Воронежского камерного театра– Ваш дебют состоялся в спектакле, который стал номинантом на «Золотую маску» и был на гастролях в Москве. Вас ведь тогда и заметил кто-то из столичных кинорежиссеров?
– По-моему, это был кастинг-директор или агент, которая предложила мне свою помощь в поиске кинопроектов. Я очень долго отказывалась. Вообще думала, что это какие-то обманщики. Я же ничего не знала про съемки. Спрашивала у этой женщины: «А что такое пробы?» – «Заходишь, перед тобой камера, читаешь текст». Для меня кино в 2013 году было неизведанным дивным миром. Тогда еще не так был развит интернет, чтобы можно было узнать подробности. Мы включали компьютер, чтобы написать кому-то «ВКонтакте», не больше.
– То есть вы изначально видели себя только театральной актрисой? Или просто откладывали мысли о кино на потом?
– Нет, разумеется, я думала, что в кино надо сниматься. В самом начале мне было интересно все. И хотелось всего. Сейчас уже понимаю, что я больше заточена под театр. Возможно, просто пока не раскусила кино до конца. Я не понимаю, какие законы там работают – медийности или таланта? Главную роль дают тому, кто владеет мастерством или имеет много подписчиков в соцсетях?
В театре все понятно: если ты не оказываешься тем локомотивом, который тащит роль и раздает огромную энергию на тысячный зал, то надолго не задерживаешься. Хотя здесь медийность тоже играет роль, но это, скорее, про ход конкретного театра или режиссёра. Твои способности будут понятны сразу, как только получишь текст – по тому, как ты его разбираешь, как быстро включаешься, насколько живо реагируешь. Я до такой степени наполняюсь неимоверным счастьем, когда разбираю роль, пробую разные варианты, добиваюсь того, что требует режиссёр, достаю откуда-то из себя то, о наличии чего даже не подозревала, что, кажется, могла бы только репетировать, репетировать и репетировать... не выпуская спектакли вообще! Еще в театре всегда есть загадка: каждый раз ты не знаешь, каким сегодня получится не только твой персонаж, но и спектакль вообще. В кино есть максимум несколько дублей, как только их отснимут, ты с этой историей больше не соприкоснешься.
– Вы знаете артистов, которые востребованы в кино, но не тянут театр?
– Я слышала, но ни разу не видела. Может, просто не попадаю на подобные постановки? Спектакль всегда проигрывает, если в него приглашают очень известного, но не очень талантливого артиста. Зритель придет и в лучшем случае посмотрит на него первый акт. «Н-да, в близи он, конечно, вообще не такой, как на экране», – и все, больше спектакли с этим артистом зрителя не привлекут. Никакая медийность не поможет.
Жакет и брюки Patrizia Pepe. Аксессуары предоставлены бутиком аренды вечерних нарядов ElegantChic. Стилист: Светлана Голякова. Макияж и волосы: сеть салонов красоты SACO. Визажист: Анастасия Смирнягина. Стилист по волосам: Анна Носикова– Татьяна, сами актеры называют свою профессию эгоистичной и признаются, что им важны внимание и любовь публики. А вы говорите, что с радостью просто репетировали бы и не выпускали спектакли. Разве появление в красивом платье на сцене, когда за тобой наблюдают тысячи глаз, и звучащие на поклонах аплодисменты не вдохновляют и не завораживают так же, как репетиции?
– Играть спектакль для зрителя – это всегда ответственность. Я очень волнуюсь каждый раз, потому что никогда не знаю, что у меня получится. Нужно «распределиться» в своем персонаже, пронести его в себе, потратить энергию… А настроение бывает разное, самочувствие бывает разное, но результат нужен один – самый лучший. Я ни в коем случае не говорю, что играть спектакль менее завораживающе. Это просто другое.
На репетициях такой огромной ответственности нет. Зато есть творческий поиск, возможность эксперимента – самое интересное. И на репетициях спектакля, который уже идет в репертуаре, тоже этот поиск, желание копать еще глубже есть, поэтому постановки растут и видоизменяются вместе с артистами.
После спектакля зритель платит тебе своей невероятной энергией. Я настолько заряжаюсь ею, что чувствую себя отдохнувшей несмотря на то, что несколько часов играла Катерину из «Грозы», Антигону или Гитель из «Двое на качелях». Когда вас всего два человека на сцене, тебе ни за кого не скрыться, а за кулисы можно забежать, только чтобы быстро-быстро переодеться.
– Зачем зритель, на ваш взгляд, приходит в театр?
– Чтобы экологично, как сейчас модно говорить, прожить большой спектр эмоций. Это терапия. Зрителю дозированно дают возможность испытать разные чувства. При этом в жизни у него ничего не происходит, он выйдет из театра и дальше будет жить свою жизнь. Но его эмоциональный опыт станет уже более широким. Конечно, зритель может отгородиться, не впускать в себя эту историю, но совсем отстраниться у него не получится – энергия все равно заполнит зал и окутает каждого.
– Откуда вы черпаете энергию перед спектаклем, если опустошены и сил совсем нет? Такое же бывает?
– Бывает и часто. Иногда садишься, в одну точку смотришь, и у тебя будто ничего в голове нет – просто существуешь. Организм в этот момент накапливает энергию. Ты спокоен, не готов включаться, тебя ничто не триггерит. Из таких состояний очень сложно выйти. Я спасаюсь черным кофе. Хотя бы просто ставлю его рядом, чтобы был аромат. Прохожу роль от начала до конца и, поскольку это отрепетированная история, я в нее погружаюсь. Когда дохожу до финала, вдруг появляются силы. И вот на этой энергии выхожу и работаю на сцене.
Обязательно разминаюсь перед спектаклем. Проверяю голос, прохлопываю по всему телу себя, прошу девочек меня по спине немного побить – прямо до выхода на сцену. Это тоже тебя включает. Я спрашивала у коллег: «Как вы настраиваетесь? Вы переживаете?» Мне интересно, потому что у каждого своя работа с организмом, с тем, что у тебя есть внутри.
Спектакль «Двое на качелях». Фото: Лена Морозова– У вас были очень интенсивные репетиции спектакля «Двое на качелях». С утра до вечера в репзале, чуть ли не в ночи – мастер-классы по танцам. Чувствовалась ли накопленная усталость в момент репетиций или творческий поиск действовал терапевтически?
– На двух последних репетициях было одно и то же: я понимала, что сделала все, что могла. Это самый прекрасный период. Такое же было, когда играла Магду в великолепном спектакле Саши Плотникова «Камера обскура» в Воронежском камерном театре. К сожалению, эту постановку больше никто никогда не увидит. Там действие с конца развивается, поэтому спектакль начинается на эмоциональном пике. И тебе нужно сразу в это войти. Зрители в зале просто цепенели от увиденного, потому что спектакль был настоящим откровением. На репетиции я приходила к 11 утра, и у меня начинались сцены со слезами, с истерикой. Я в какой-то момент уже отключалась. Мой организм не мог больше переживать и плакать. Он словно говорил: «Стоп, хватит. Мы уже два месяца в таком режиме». Умные часы фиксировали мой пульс в 140–150 ударов в течение всей репетиции. А если у тебя получается что-то не так, как нужно режиссеру, вы будете проходить сцену снова и снова – там никак не обманешь. Мне партнер по спектаклю говорил: «Я вижу слезы в твоих глазах, то, как тебя трясет, и понимаю, что это происходит с тобой как с человеком, а не с твоим персонажем». Организм не понимает, что ты играешь на сцене и через полчаса, возможно, пойдешь отдыхать и пить кофе. Он воспринимает это так, будто ты действительно переживаешь трагедию. Поэтому иногда бывает сложно остановиться и переключиться на следующую сцену. Однажды я просто сидела, в одну точку смотрела и ничего не могла сделать, мне и не хотелось ничего – даже говорить. Саша тогда отменил репетицию. И дальше несколько дней со мной, уже как с Таней, происходило очень серьезное переживание. Так на меня повлиял материал, который я в себя впустила. Разграничить роль и реальность было сложно, потому что ежедневно нужно было входить в эту историю. А организм все запоминает, строит нейронные связи. Поэтому, когда спрашивают: «Как вы запоминаете такое количество текста?», – ответ: «Через эмоции». Когда ты внутри спектакля, слова вылетают сами собой. Если меня вдруг спросить: «Что ты говоришь во втором акте в начале такой-то сцены?», – я не вспомню. Но, выйдя на площадку, мой организм мне подскажет и текст, и эмоциональные границы, в которых нужно существовать.
Стилист: Светлана Голякова. Макияж и волосы: сеть салонов красоты SACO. Визажист: Анастасия Смирнягина. Стилист по волосам: Анна Носикова
– Татьяна, вы несколько раз упомянули спектакли Камерного театра, а про один рассказали очень подробно. Ваш уход в информационном пространстве интерпретировали как протест против снятия с поста худрука Михаила Бычкова, основателя театра. Это действительно так, или решение давно внутри зрело?
– Знаете, я начала понимать, когда кто-то из актеров говорит: «Там в СМИ написали, но на самом деле все было не так». Я невольно попала в игры, о которых не знала. Скажи я одно слово – и всё опять будет разыграно не по тем картам. Это очень тонкий момент.
Уйти из Воронежского камерного театра было моим решением. Как человеку, который играл в этом театре, мне казалось честным с самой собой перестать служить в театре, где Михаил Владимирович Бычков больше не является художественным руководителем. Мне казалось, что это по-человечески. Но, насколько я знаю, Михаил Владимирович продолжает ставить спектакли в Воронежском камерном театре.
– Но не в должности худрука, да. У вас не было желания вернуться? Все-таки такой репертуар, главные роли...
– Думаю, это было бы предательством по отношению к собственному решению. Я не думала про возвращение, да и меня никто не звал обратно. И никто не останавливал, когда я уходила, не вел никаких разговоров. Не было ни одного звонка, кроме моего.
Спектакль «Три товарища». Фото: Сергей Петров– В 2023-м у вас начался новый этап в театральной карьере. Вы стали играть в «Современнике» Патрицию в постановке Галины Борисовны Волчек «Три товарища». Как это произошло? Вам кто-то позвонил из театра и предложил?
– Да, Влад Ветров, председатель художественного совета. Мы с ним снимались в «Вольной грамоте», он играл отца моей героини. Еще Света Иванова мне писала. Мы вместе никогда не работали, но были знакомы. Спросили, интересно ли мне попробовать сыграть роль Пат. Так я в «Современнике» и оказалась.
Невероятно благодарна директору театра Юрию Анатольевичу Кравцу, Владу Ветрову и Свете Ивановой, членам художественного совета театра, за такую возможность, за поддержку.
– Кто вас вводил на роль Пат?
– Мне помогали Саша Хованский, он играет Отто в спектакле, и Сергей Гирин, который в первом составе играл Готфрида. Саша и Сергей – одни из тех актеров, кто разбирал спектакль с Галиной Борисовной, когда она работала над постановкой. Света Иванова, с которой мы играем в состав, потом показывала мне входы-выходы и рассказывала о спектакле то, что она знает. Наполняла свою Пат уже я сама, опираясь на то, что об этом персонаже и спектакле в целом говорила Галина Борисовна – ее записи сохранились.
– «Современник» управляется художественным советом. Его члены отсматривали до премьеры спектакль «Двое на качелях», который вы с Юрием Чурсиным недавно выпустили?
– Были специальные показы для художественного совета. Туда приходили если не все, то большая часть участников. Нам дали добро на работу. Для меня было очень важно услышать разные мнения о нашем спектакле. И я рада, что даже замечания преподносились с доброжелательной позиции, из желания помочь нам как коллегам.
Я всегда пыталась «заманить» на репетиции директора театра, потому что у него есть режиссерский опыт. Мы получили потрясающе важные замечания от Юрия Анатольевича и всяческую поддержку.
Спектакль «Двое на качелях». Фото: Екатерина Цветкова– Как у вас выстраивались отношения с Юрием Чурсиным, который как актер был в спектакле, а как автор восстановления, наверное, над спектаклем?
– Я, наверное, впервые так слушалась партнера. У Юры, как у артиста, было его самоощущение внутри постановки, при этом, как автору новой редакции, ему приходилось отстраняться, чтобы посмотреть на спектакль по-режиссерски. Юра Чурсин талантливый актер и в будущем, я уверена, большой режиссер. Вместе мы разобрали материал, изучили записи Галины Борисовны. Я впервые видела, чтобы так досконально работали с текстом. При этом автором своей роли каждый выступал сам. Потом мы собирали все в единую картину – редактировали, правили, спорили. Что-то предлагала я, что-то Юра. У нас, как мне кажется, было больше сотворчество. Но для себя я поняла, что мне важен режиссер как отдельный человек, который со стороны видит спектакль и руководит артистами. Так работать легче.
– Вы можете спорить с режиссером или всегда послушно выполняете его просьбы?
– Я слушаюсь режиссера, особенно если ему доверяю. К счастью, мне в театре довелось работать только с хорошими режиссерами, у которых даже не хотелось спрашивать, почему они просят тебя сделать именно так. Режиссер собирает мозаику спектакля, расставляет акценты. У него есть свое видение каждой сцены, и я, как актриса, в это лезть не могу.
Споры возникают, когда мне не понятна логика поступков персонажа. Если режиссер умный, то он выстраивает спектакль логично, а не ради зрелищности, и может тебе все объяснить. Если же за работу берется постановщик, который не знает, чего он хочет, то у артистов возникает масса вопросов, они начинают капризничать, отказываются что-то делать. В таких случаях режиссер теряет авторитет, который, на мой взгляд, должен быть непререкаемым. Я не люблю, когда режиссер, даже молодой, панибратствует с артистами, прогибается под них, позволяет манипулировать.
Жакет и брюки Pinko. Сорочка FLASHIN. Аксессуары предоставлены бутиком аренды вечерних нарядов ElegantChic. Жилет и обувь – собственность стилиста. Стилист: Светлана Голякова. Макияж и волосы: сеть салонов красоты SACO. Визажист: Анастасия Смирнягина. Стилист по волосам: Анна Носикова
– Каким видится вам идеальный режиссер?
– Помимо непререкаемого авторитета и ума режиссер должен обладать уважением к артисту: не повышать голос, не пренебрегать его чувствами, внимательно относиться к внутреннему миру актера и доставать оттуда то, о существовании чего он сам не подозревал. Это дорогого стоит.
– У вас с Юрием на репетициях присутствовала помощник режиссера Ольга Мелихова. Она не была тем человеком, который мог дать оценку со стороны, направить?
– Не в полной мере. Ольга помогала нам с текстом, когда мы на первых порах его забывали, вступала в наши с Юрой обсуждения и споры, делала много важной работы и стала членом нашей творческой семьи, но это, конечно, не был режиссерский взгляд.
– Ольга работала с Галиной Борисовной на выпуске спектакля «Двое на качелях»?
– Нет.
Жакет Chanel (предоставлено бутиком аренды вечерних нарядов ElegantChic). Юбка Patrizia Pepe. Аксессуары предоставлены бутиком аренды вечерних нарядов ElegantChic. Стилист: Светлана Голякова. Макияж и волосы: сеть салонов красоты SACO. Визажист: Анастасия Смирнягина. Стилист по волосам: Анна Носикова– Мне показалось, что в вашей с Юрием версии финал более светлый. Гитель набирает номер, но быстро кладет трубку и так тепло улыбается, как бы отпуская Джерри и желая лучшей жизни. Ей совсем не больно от того, что их отношения закончились?
– Очень любопытно, как было в других вариантах, потому что я их не видела. Но точно знаю, что Галина Борисовна хотела в финале улыбку, об этом написано в ее дневниках. Поскольку Галины Борисовны нет, я сама наполняла своего персонажа. Моя Гитель увидела, что Джерри любит другую женщину. Она настолько не эгоистично и не потребительски относится к своему возлюбленному, что сама направляет его к той, с кем он должен быть. Джерри не нужно жертвовать собой и что-то доказывать – он может спокойно идти к своему счастью. Когда Гитель кладет трубку, она испытывает сложнейшие эмоции. Ей страшно остаться одной, но она понимает, что внутри нее есть любовь, а это самое важное и дорогое. Благодаря Джерри у нее есть понимание, как она хочет жить. Ее улыбка как раз-таки о себе и о своей любви к Джерри. Эту любовь она будет дарить всему окружающему. Она улыбается и тому, что было, и тому, что это закончилось, и тому, как это было. Гитель не осталась жертвой, она стала сильнее.
– Она встретит человека, с которым построит счастье, или будет всю жизнь Джерри любить?
– Конечно, Гитель встретит того самого и будет с ним счастлива, потому что она теперь знает о себе гораздо больше, чем она знала до Джерри. Гитель научилась по-настоящему любить. Это самое сложное. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, все покрывает, всему надеется. Это еще в Библии написано. Такая всеобъемлющая безусловная любовь или рождается, или воспитывается. И дается не каждому.
– Когда ты любишь, хочется, наверное, чтобы и тебя любили тоже?
– А что хочет тот человек, которого ты любишь?
Спектакль «Двое на качелях». Фото: Лена Морозова– Но Джерри не совсем понимает, чего он хочет. Гитель понимает его лучше, чем он сам.
– Он же в итоге понял, что хочет уехать к Тесс.
– И разве Гитель совсем не больно это осознавать?
– Конечно, боль есть, это эгоистическое проявление. Но если ты любишь человека, ты стараешься сделать так, чтобы твоему любимому человеку было хорошо. Это такая безусловная любовь, как у родителей к детям. Что бы ты ни сделал, они будут тебя любить. Родительская любовь, на мой взгляд, максимально приближена к той, о которой говорится в Библии.
Гитель любит свою любовь к Джерри и его любовь к Тесс, о которой он так трепетно говорит. Гитель понимает, что он никогда на ней не женится, но будет и дальше ее спасать, прыгать в эти манипулятивные отношения, заходить в треугольник Карпмана. Это не про любовь и внутреннюю свободу. Она видит, что Джерри настоящий, когда ходит по мостам и представляет, как бы сейчас с ним гуляла Тесс. И Гитель его очень хорошо понимает, потому что испытывает то же самое по отношению к нему.
– Но ей хватает внутренней силы, чтобы отпустить...
– Да, у нее очень большая внутренняя сила. Она требует от него остаться с Тесс, больше не спасать ее и не разрушать себя: «Ты настаивал, чтобы я чего-то потребовала от тебя?». Это единственный раз, когда Гитель что-то попросила у Джерри. До этого он все делал сам – хотел о ней заботиться, приносить ей подарки. Какой силой нужно обладать, чтобы отказаться от того, кого любишь больше всего в своей жизни?
Спектакль «Три товарища». Фото: Сергей Петров– Пат из «Трех товарищей», другая ваша героиня, абсолютная отличная от Гитель, тоже очень сильная. До последнего она скрывает свой диагноз, только чтобы к ней не относились как к больной.
– Да, она спрашивает: «Ты это сказал, потому что меня жалеешь?». Жалости к себе она хочет меньше всего. И обрекать любимого человека на страдания тоже не хочет. Пат аристократичная, утонченная. Она уже слаба из-за болезни, но в ней продолжает гореть огонь, который освещает и согревает всех вокруг. С ее появлением жизнь преобразовалась и у Робби, и у Отто, и у Готфрида.
– В чем для вас заключается история Пат? О чем она?
– Пат живет с ощущением, что скоро все закончится. Она болеет. Ремарк ее написал больной изначально. Когда Пат встречает Робби, как она проживает каждый день? Преодолевая болезнь. Она радуется, когда это удается, потому что очень хочет жить. Пат знает, что в любой момент все может остановиться. Она не отвлекается на ненужные вещи. Робби ей говорит: «Я работаю таксистом, я не архитектор». Для нее это такая ерунда! Ей бы побыть с ним, насмотреться на него, подышать с ним одним воздухом.
Чехов, когда умирал, попросил бокал шампанского. Он чувствовал, что умирает. Бокал шампанского – это и есть жизнь. Над Пат как дамоклов меч нависла ее болезнь, поэтому она живет все время с замиранием сердца. И этот меч падает.
– Татьяна, работаете ли сейчас над другими театральными постановками?
– Пока нет, но надеюсь, что в скором времени наши совместные планы с театром «Современник» начнут реализовываться.
– Вы пока не в труппе театра?
– На данный момент я приглашенная артистка театра «Современник». Для меня самое главное – все делать по любви. А любовь у нас с «Современником», надеюсь, действительно взаимная. Я чувствую, как по-доброму ко мне относятся актеры, директор, сотрудники цехов. Даже свой день рождения 21 июня я встречаю здесь, с артистами. Мы играем «Двое на качелях».
