«Дни Савелия» – дебютный роман Григория Служителя, артиста СТИ, лауреата национальной литературной премии «Большая книга» и Московской Арт-премии – занесло в РАМТ благодаря актеру Виктору Панченко. Тот полгода переписывался с автором бестселлера, сам вышел на режиссера Марину Брусникину – и пробил-таки дорогу спектаклю о Москве и её «незаметных» несчастливых жителях глазами кота, которого, кстати, сам же и сыграл.
Роман Григория Служителя ведет по конкретным московским адресам, стартуя в районе Таганки, где родился кот Савелий и сам автор, и далее – по Басманному району, от Немецкой слободы до Покровки. Спектакль тоже ведет, но по задворкам театра: меняя локации, зрители нарезают круги по темным переходам и подсобкам, как это делают бездомные коты. Маршрут «по городу, по жизни» проложен с остановками в «техническом» дворике и у парадной лестницы, в «Театральном дворе» и «Белом зале», с внутренними окнами и видом на пустое фойе – место встречи двух близких душ уже по ту сторону жизни. Но вообще эта история – уличная, как и кот да не кот, поэтому раз за разом она возвращает под открытое небо.
И здесь снова всех встречают жители большого города – восемь актеров РАМТа (Денис Баландин, Алексей Блохин, Тарас Епифанцев, Мария Рыщенкова, Дарья Семёнова, Нелли Уварова, Вера Зотова, Антонина Писарева), меняя персонажей, оставляют себе улыбчивый взгляд, которым касаются каждого зрителя (ну или почти) и держатся очень непосредственно, как со своими. Направляют, даже пытаются помочь – по большому счету, как все те люди, которые подбирали Савелия. И все они порой смотрят, будто забегая вперед – туда, где встреча сменится разлукой, а обретение – потерей. Заранее жалеют других и себя. И одновременно ни о чем не жалеют. Это Future in the Past отчетливо проявилось на общей фотографии (на фоне настенного ковра как атрибута коллективного прошлого): семья, а точнее собрание одиночеств, всматриваются в ход времени, в убывание жизни, где год на год похож – а будет ли она другой? Стоп-кадр останавливается на вопросе… На «великой неопределенности».
В романе «Дни Савелия» Марина Брусникина увидела не горизонтальную, а вертикальную историю: о том, что точки, через которые проходит траектория жизни, – люди, места – они возникают закономерно и остаются в нас, оставляют в нас «отметины», даже если исчезают надолго или навсегда. Основной тон спектакля-путешествия, как и книги – лирический. В РАМТе тоже говорят о том, как относиться к потерям, не останавливаться на том, что снова всё не так, как хочется – и двигаться вперёд. Герой Виктора Панченко делает это, как виндсёрфер – просто ловит «ветер перемен» и держится только за одно, за независимость в самом широком смысле слова.
Для своей книги Григорий Служитель выбрал музыкальный контрапункт – аллегро из L'Amoroso Вивальди: нужна была итальянская витальность, созвучная представлениям кота (да не кота) о времени, когда коробка из-под бананов была лучшим местом на Земле. Но Марина Брусникина сделала выбор в пользу Баха – в прелюдии ми минор, которую актеры поют на несколько голосов, есть и лирическое самоуглубление, и «замирание» осеннего дня, роняющего листья, есть и прощание с тем, что неизбежно уходит, улетает, заканчивается… И ощущение потерянного рая, которое Савелий всюду носит с собой, оставляя дома и людей – в поисках даже не своего места или пары рук (детских, женских, мужских – помнит он все без исключения), а в поисках своего «ради чего». Находит он это в любви по имени Грета. Встретил её и «полегчал»: сбросил с себя 100 тысяч тонн» всякой дряни, замусорившей сознание – посмотрел на жизнь просто и ясно.
Это скоротечное счастье вписано в арку с уютным светом лампочек (т.е. эстраду-ракушку Сада Баумана), а за ней – вечерний город, где тянутся машины, люди, а вместе с ними – ускользающая жизнь… Как вода вперемешку с «пеной дней», которую в начале спектакля пустили по тонкому желобу – через двор. Как дождь по водосточным трубам (на одном из показов он все-таки пошел – и шумел во дворе-колодце так, что актерам пришлось прибавить громкость и принять это очень упрямое обстоятельство). Кстати, со скорбно-созерцательным Бахом, который доносился сверху – из окон, где появлялись и исчезали разные одиночки, мизантропы, чудаки и так или иначе оповещали о своем «невысоком мнении» о мире – он оказался очень созвучен.
Художник Ирина Корина – между прочим, дважды лауреат арт-премии «Инновация» и дважды финалист Премии Кандинского в номинации «Проект года» – встроила вертикаль в игру с пространством. Задействовала и живые окна, и строительные леса, куда в два счета взбирается Савелий – так же легко, как перебегает от хозяина к хозяину. Тут и нары гастарбайтеров, приютивших до полусмерти избитого кота. Тут и дом-«шато» – место уединения Савелия и Греты, тоже временное, но праздничное – в гирляндах из фонарей для ограждения стройплощадок и разноцветных бутылок из пластика. Тут по соседству мастерская, где сверху – картонная, макетная Москва с вечерним огнями. Тут и летняя сцена, где сначала поют, как ВИА в 60-х, а потом переходят от ретро-романтики к танцам под Стаса Михайлова – «качает» всех, и актеров, и зрителей. Так что лучшего способа согреться и словить момент, когда витальность Савелия (пусть и не итальянская) бьет рекорды – наверно, не придумать.
Финал «посмертной биографии» кота-философа, кота-наблюдателя тоже будет «согревающим» и после часа на улице соберет в котокафе всех участников спектакля-путешествия от одного края жизни к другому. Здесь можно будет заглянуть в лица друг другу, чтобы зафиксировать еще один коллективный портрет (и, может быть, сравнить с тем, на стоп-кадре, где время остановилось) – а потом заглянуть за «последнюю черту» Савелия, встав у распахнутых окон, и убедиться, что есть связи, которые не рвутся несмотря ни на что.
Роман Григория Служителя ведет по конкретным московским адресам, стартуя в районе Таганки, где родился кот Савелий и сам автор, и далее – по Басманному району, от Немецкой слободы до Покровки. Спектакль тоже ведет, но по задворкам театра: меняя локации, зрители нарезают круги по темным переходам и подсобкам, как это делают бездомные коты. Маршрут «по городу, по жизни» проложен с остановками в «техническом» дворике и у парадной лестницы, в «Театральном дворе» и «Белом зале», с внутренними окнами и видом на пустое фойе – место встречи двух близких душ уже по ту сторону жизни. Но вообще эта история – уличная, как и кот да не кот, поэтому раз за разом она возвращает под открытое небо.
И здесь снова всех встречают жители большого города – восемь актеров РАМТа (Денис Баландин, Алексей Блохин, Тарас Епифанцев, Мария Рыщенкова, Дарья Семёнова, Нелли Уварова, Вера Зотова, Антонина Писарева), меняя персонажей, оставляют себе улыбчивый взгляд, которым касаются каждого зрителя (ну или почти) и держатся очень непосредственно, как со своими. Направляют, даже пытаются помочь – по большому счету, как все те люди, которые подбирали Савелия. И все они порой смотрят, будто забегая вперед – туда, где встреча сменится разлукой, а обретение – потерей. Заранее жалеют других и себя. И одновременно ни о чем не жалеют. Это Future in the Past отчетливо проявилось на общей фотографии (на фоне настенного ковра как атрибута коллективного прошлого): семья, а точнее собрание одиночеств, всматриваются в ход времени, в убывание жизни, где год на год похож – а будет ли она другой? Стоп-кадр останавливается на вопросе… На «великой неопределенности». В романе «Дни Савелия» Марина Брусникина увидела не горизонтальную, а вертикальную историю: о том, что точки, через которые проходит траектория жизни, – люди, места – они возникают закономерно и остаются в нас, оставляют в нас «отметины», даже если исчезают надолго или навсегда. Основной тон спектакля-путешествия, как и книги – лирический. В РАМТе тоже говорят о том, как относиться к потерям, не останавливаться на том, что снова всё не так, как хочется – и двигаться вперёд. Герой Виктора Панченко делает это, как виндсёрфер – просто ловит «ветер перемен» и держится только за одно, за независимость в самом широком смысле слова. Для своей книги Григорий Служитель выбрал музыкальный контрапункт – аллегро из L'Amoroso Вивальди: нужна была итальянская витальность, созвучная представлениям кота (да не кота) о времени, когда коробка из-под бананов была лучшим местом на Земле. Но Марина Брусникина сделала выбор в пользу Баха – в прелюдии ми минор, которую актеры поют на несколько голосов, есть и лирическое самоуглубление, и «замирание» осеннего дня, роняющего листья, есть и прощание с тем, что неизбежно уходит, улетает, заканчивается… И ощущение потерянного рая, которое Савелий всюду носит с собой, оставляя дома и людей – в поисках даже не своего места или пары рук (детских, женских, мужских – помнит он все без исключения), а в поисках своего «ради чего». Находит он это в любви по имени Грета. Встретил её и «полегчал»: сбросил с себя 100 тысяч тонн» всякой дряни, замусорившей сознание – посмотрел на жизнь просто и ясно.
Это скоротечное счастье вписано в арку с уютным светом лампочек (т.е. эстраду-ракушку Сада Баумана), а за ней – вечерний город, где тянутся машины, люди, а вместе с ними – ускользающая жизнь… Как вода вперемешку с «пеной дней», которую в начале спектакля пустили по тонкому желобу – через двор. Как дождь по водосточным трубам (на одном из показов он все-таки пошел – и шумел во дворе-колодце так, что актерам пришлось прибавить громкость и принять это очень упрямое обстоятельство). Кстати, со скорбно-созерцательным Бахом, который доносился сверху – из окон, где появлялись и исчезали разные одиночки, мизантропы, чудаки и так или иначе оповещали о своем «невысоком мнении» о мире – он оказался очень созвучен. Художник Ирина Корина – между прочим, дважды лауреат арт-премии «Инновация» и дважды финалист Премии Кандинского в номинации «Проект года» – встроила вертикаль в игру с пространством. Задействовала и живые окна, и строительные леса, куда в два счета взбирается Савелий – так же легко, как перебегает от хозяина к хозяину. Тут и нары гастарбайтеров, приютивших до полусмерти избитого кота. Тут и дом-«шато» – место уединения Савелия и Греты, тоже временное, но праздничное – в гирляндах из фонарей для ограждения стройплощадок и разноцветных бутылок из пластика. Тут по соседству мастерская, где сверху – картонная, макетная Москва с вечерним огнями. Тут и летняя сцена, где сначала поют, как ВИА в 60-х, а потом переходят от ретро-романтики к танцам под Стаса Михайлова – «качает» всех, и актеров, и зрителей. Так что лучшего способа согреться и словить момент, когда витальность Савелия (пусть и не итальянская) бьет рекорды – наверно, не придумать. Финал «посмертной биографии» кота-философа, кота-наблюдателя тоже будет «согревающим» и после часа на улице соберет в котокафе всех участников спектакля-путешествия от одного края жизни к другому. Здесь можно будет заглянуть в лица друг другу, чтобы зафиксировать еще один коллективный портрет (и, может быть, сравнить с тем, на стоп-кадре, где время остановилось) – а потом заглянуть за «последнюю черту» Савелия, встав у распахнутых окон, и убедиться, что есть связи, которые не рвутся несмотря ни на что.
