Олег Долин поставил в Театре им. Вахтангова чеховского «Ионыча». Рассказ, который читается за полчаса, на Новой сцене превратился в двухчасовую постановку – поэтичную, с красивой музыкой и стремительными переходами от драматической выразительности к пластической.
«Команда спектакля и театр подозревают, что на почве сценичности чеховских рассказов предстоит еще очень много открытий, – подчеркнул профессор, доктор искусствоведения Дмитрий Трубочкин. – “Ионыч” написан между “Дядей Ваней” и “Тремя сестрами”, и именно в рассказах Чехов проявляет удивительную черту своего мировоззрения: раскрывать смешное в трагическом и трагическое в смешном. Мы сразу вспоминаем Вахтангова, который говорил, что есть два края актерского диапазона: трагедия и водевиль».
По словам Олега Долина, вместе с артистами они искали, как сегодня может звучать Чехов. «На какие мысли он нас наводит? Что в этом может быть смешным, а что совсем не смешным? Кажется, что все знают, как играть Чехова. Но нам хочется найти еще один путь к нему», – отметил режиссер.
В поисках этого пути Долин перевернул чеховский текст и отдал роль рассказчика Кате Туркиной (Ася Домская). Занавес открывается, она сидит на стуле в темноте. Лицо едва освещает лунный свет из окна. Девушка выглядит так, будто испытала в своей жизни нечто страшное, от чего внутри осталось лишь выжженное поле. Она оборачивается в зал: «О, как мало знают те, которые никогда не любили! Мне кажется, никто еще не описал верно любви, и едва ли можно описать это нежное, радостное, мучительное чувство, и кто испытал его хоть раз, тот не станет передавать его на словах». В рассказе эта фраза предваряет предложение, которое влюбленный Старцев делает Екатерине Ивановне. В спектакле эти слова будут звучать рефреном и повторятся раз пять.
Катя Туркина будет вспоминать, как 18-летняя жила с родителями на главной улице, возле губернатора, в собственном доме. И ее воспоминания начнут оживать на сцене. В полумраке в воздухе мягко закружатся стулья, их выстроят в длинный ряд и разместят гостей. Один из них (Владимир Симонов-мл) захочет медленно и с наслаждением поглощать пирожки. Выбрав один с большой тарелки, он будет картинно подносить его к широко открытому рту и… не съест. Потому что хозяин дома Иван Петрович Туркин (Александр Колясников) похлопает его по плечу: «Недурственно…», – восхитится он новым романом жены. Роман Вера Иосифовна (Мария Шастина) специально читает для гостей – пока с кухни доносится стук ножей и запах жареного лука. В спектакле вообще много красивых, картинных, моментов.
В постановке Олега Долина почти за каждым чеховским предложением, за небольшой фразой разворачивается сцена. Никакого Гостя, пожирающего пирожки (так герой Владимира Симонова-мл обозначен в программке), нет. И кружащихся в полумраке стульев тоже. А еще нет Графини (Ирина Смирнова) и Художника из романа (Павел Юдин). Точнее они упоминаются вскользь – как персонажи нового чтива графоманствующей матери семейства. «Режиссер сочинил наших героев вместе с нами, – говорит Ирина Смирнова. – Мы отождествляем рок, который довлеет над этой сложной чеховской историей. И мы не просто так в красных костюмах. Это намек на красную нить, которая проходит через весь спектакль. Она связывает маму и Катю и символизирует сложность, душевную кровавость, разворачивающуюся в финале». Красный цвет здесь разбавляет черно-белую гамму других костюмов и декораций (художники Евгения Панфилова и Максим Обрезков).
Графоманствующая Вера Иосифовна и рассказчик не очень смешных анекдотов Иван Петрович – любящие и трепетные родители. Они переживают за Котика-дочь, рады выдать ее замуж за искренне влюбленного доктора Старцева (Юрий Поляк) и стараются поддержать, когда она, очевидно не покорив Москву, спустя четыре года возвращается в родные пенаты.
Что произошло за это время в жизни героев? Чехов ответа не дает, а Олег Долин решает так: Дмитрий Ионыч лечил людей, Катя проходила прослушивания в консерваторию; Дмитрий Ионыч впервые получил деньги от больного, Катя не поступила в консерваторию; Дмитрий Ионыч уже сам оттягивает карман для денег, Катя играет в кабаках; Дмитрий Ионыч прожигает свободное время в клубе, Катя из последних сил цепляется, чтобы не скатиться по наклонной – прекрасная метафора с накрененным столом, откуда героиня все же соскальзывает.
«“Ионыч”– необходимая сегодня история о том, как человек разрушается, как все хорошее, святое, красивое в нем исчезает. Это современная история про потерю души и сердца, история о том, как хороший человек превращается во что-то страшное, пугающее», – считает Олег Долин.
В его «Ионыче» рушатся жизни двух молодых людей, которые вообще-то могли пожениться и наслаждаться тихим семейным счастьем. Хотя не факт, что стали бы жить душа в душу, как Туркины-старшие, и радушно принимать гостей по вечерам. Выйти замуж за Старцева амбициозная Катя отказывается в угоду мечте стать пианисткой и посвятить себя искусству. Поэтому сердце трепетного Дмитрия Ионыча, стоящего перед ней на одном колене и затаив дыхание ожидающего ее ответа (половина зрительниц бы согласилась, только взглянув в эти глаза!), Екатерина Ивановна бьет безжалостно. А он, оставшись один, бьет прозрачный сосуд со светящимся желтым клубком, швыряя его за сцену. Это была любовь к Кате. Так начинается превращение доктора Старцева в Ионыча.
Важно, что по версии Олега Долина, Катя – пианистка талантливая. Но творческая жизнь у нее не складывается. «Когда Катя в Москве – это страшная трагедия ее нереализованной талантливости. Когда мы воспринимаем героиню как человека талантливого, тогда ее судьба становится более сложной, более драматичной. Это история не дурехи и пошлячки, а сложного человека, который чего-то хотел добиться. С людьми творческими такое бывает сплошь и рядом – не получается, и они ломаются или предают себя. Нам не хотелось все упрощать», – делится режиссер.
В душевной деградации, которая происходит с доктором Старцевым, в вахтанговской версии точно не виновато общество. Хотя чеховская фраза про влияние провинциального города на разрушение Ионыча звучит. Но нет, у Долина в фокусе внимания то, что один человек делает с другим. «Это не очень веселое размышление, – говорит режиссер. – Современная Чехову критика задавалась вопросом, почему в этом рассказе нет проблеска надежды в финале. А Чехов очень точно отвечал: жизнь устроена так, что иногда никакого света в конце не бывает. Мы с актерами не пытались выудить хиппи энд. Мы пробовали понять, что стоит за финальным, страшным, описанием Ионыча».
Персонаж Юрия Поляка превратится из скромного, немного стеснительного влюбленного юношу в огромное раздражительное жадное нечто, которое с трудом может идти, опираясь на трость. Но разрушаться изнутри Дмитрий Ионыч будет постепенно. Вот искренние чувства к Котику он запрятал глубоко внутрь себя и теперь не хочет вовлекаться в воспоминания. Встреча с вернувшейся Катей дается ему тяжело, что видно, и бередит душевные раны. Поэтому на все попытки Котика вспомнить былое он реагирует отстраненно, холодно. «Такую метаморфозу с человеком может сделать жизнь без любви, без понимания, без нежности, без радости. Он начинает погружаться в рутину, все больше закрываться в себе и жить без сердца, без чувств», – рассказывает Юрий Поляк.
Зато Катя не оставляет попыток вернуть то, что сама отвергла. Она буквально готова стать любой, лишь бы понравиться доктору Старцеву, пока он не стал еще тем ужасным Ионычем. Раскрасить лицо, как клоун, нацепить на себя несуразную розовую юбку с кружевом – одним словом, пойти на все. Но не получается. И осознание, что ту юношескую любовь не удастся вернуть ни в каком виде, буквально припечатывает Катю к стене. Кстати, одета она в то же пальто задом наперед, которое когда-то – тоже задом наперед – надевал на нее влюбленный Старцев.
«Самое сложное в процессе работы было, как ни странно, перестать плакать, перестать жалеть свою героиню. До боли в груди, до потери сознания, – говорит Ася Домская. – А какая здесь музыка! Как только она звучит, я сразу подключаюсь и встраиваюсь в структуру спектакля».
«Ионыча» в Вахтанговском театре поставили как самодостаточное произведение, не добавляя к нему никакие иные чеховские тексты. Но усмотреть пересечения с героями и ситуациями из других пьес и рассказов классика все же можно. «Чехов невозможен без другого Чехова, – уверен Олег Долин. – В “Ионыче”, конечно, есть и “Три сестры”, и “Вишневый сад”, и “Чайка”. Чехов тасует мотивы из разных произведений, мы об этом говорили на репетициях. Без таких пересечений, как мне кажется, невозможно».
«Команда спектакля и театр подозревают, что на почве сценичности чеховских рассказов предстоит еще очень много открытий, – подчеркнул профессор, доктор искусствоведения Дмитрий Трубочкин. – “Ионыч” написан между “Дядей Ваней” и “Тремя сестрами”, и именно в рассказах Чехов проявляет удивительную черту своего мировоззрения: раскрывать смешное в трагическом и трагическое в смешном. Мы сразу вспоминаем Вахтангова, который говорил, что есть два края актерского диапазона: трагедия и водевиль».
По словам Олега Долина, вместе с артистами они искали, как сегодня может звучать Чехов. «На какие мысли он нас наводит? Что в этом может быть смешным, а что совсем не смешным? Кажется, что все знают, как играть Чехова. Но нам хочется найти еще один путь к нему», – отметил режиссер.
В поисках этого пути Долин перевернул чеховский текст и отдал роль рассказчика Кате Туркиной (Ася Домская). Занавес открывается, она сидит на стуле в темноте. Лицо едва освещает лунный свет из окна. Девушка выглядит так, будто испытала в своей жизни нечто страшное, от чего внутри осталось лишь выжженное поле. Она оборачивается в зал: «О, как мало знают те, которые никогда не любили! Мне кажется, никто еще не описал верно любви, и едва ли можно описать это нежное, радостное, мучительное чувство, и кто испытал его хоть раз, тот не станет передавать его на словах». В рассказе эта фраза предваряет предложение, которое влюбленный Старцев делает Екатерине Ивановне. В спектакле эти слова будут звучать рефреном и повторятся раз пять.
Катя Туркина будет вспоминать, как 18-летняя жила с родителями на главной улице, возле губернатора, в собственном доме. И ее воспоминания начнут оживать на сцене. В полумраке в воздухе мягко закружатся стулья, их выстроят в длинный ряд и разместят гостей. Один из них (Владимир Симонов-мл) захочет медленно и с наслаждением поглощать пирожки. Выбрав один с большой тарелки, он будет картинно подносить его к широко открытому рту и… не съест. Потому что хозяин дома Иван Петрович Туркин (Александр Колясников) похлопает его по плечу: «Недурственно…», – восхитится он новым романом жены. Роман Вера Иосифовна (Мария Шастина) специально читает для гостей – пока с кухни доносится стук ножей и запах жареного лука. В спектакле вообще много красивых, картинных, моментов. В постановке Олега Долина почти за каждым чеховским предложением, за небольшой фразой разворачивается сцена. Никакого Гостя, пожирающего пирожки (так герой Владимира Симонова-мл обозначен в программке), нет. И кружащихся в полумраке стульев тоже. А еще нет Графини (Ирина Смирнова) и Художника из романа (Павел Юдин). Точнее они упоминаются вскользь – как персонажи нового чтива графоманствующей матери семейства. «Режиссер сочинил наших героев вместе с нами, – говорит Ирина Смирнова. – Мы отождествляем рок, который довлеет над этой сложной чеховской историей. И мы не просто так в красных костюмах. Это намек на красную нить, которая проходит через весь спектакль. Она связывает маму и Катю и символизирует сложность, душевную кровавость, разворачивающуюся в финале». Красный цвет здесь разбавляет черно-белую гамму других костюмов и декораций (художники Евгения Панфилова и Максим Обрезков). Графоманствующая Вера Иосифовна и рассказчик не очень смешных анекдотов Иван Петрович – любящие и трепетные родители. Они переживают за Котика-дочь, рады выдать ее замуж за искренне влюбленного доктора Старцева (Юрий Поляк) и стараются поддержать, когда она, очевидно не покорив Москву, спустя четыре года возвращается в родные пенаты.Что произошло за это время в жизни героев? Чехов ответа не дает, а Олег Долин решает так: Дмитрий Ионыч лечил людей, Катя проходила прослушивания в консерваторию; Дмитрий Ионыч впервые получил деньги от больного, Катя не поступила в консерваторию; Дмитрий Ионыч уже сам оттягивает карман для денег, Катя играет в кабаках; Дмитрий Ионыч прожигает свободное время в клубе, Катя из последних сил цепляется, чтобы не скатиться по наклонной – прекрасная метафора с накрененным столом, откуда героиня все же соскальзывает.
«“Ионыч”– необходимая сегодня история о том, как человек разрушается, как все хорошее, святое, красивое в нем исчезает. Это современная история про потерю души и сердца, история о том, как хороший человек превращается во что-то страшное, пугающее», – считает Олег Долин.В его «Ионыче» рушатся жизни двух молодых людей, которые вообще-то могли пожениться и наслаждаться тихим семейным счастьем. Хотя не факт, что стали бы жить душа в душу, как Туркины-старшие, и радушно принимать гостей по вечерам. Выйти замуж за Старцева амбициозная Катя отказывается в угоду мечте стать пианисткой и посвятить себя искусству. Поэтому сердце трепетного Дмитрия Ионыча, стоящего перед ней на одном колене и затаив дыхание ожидающего ее ответа (половина зрительниц бы согласилась, только взглянув в эти глаза!), Екатерина Ивановна бьет безжалостно. А он, оставшись один, бьет прозрачный сосуд со светящимся желтым клубком, швыряя его за сцену. Это была любовь к Кате. Так начинается превращение доктора Старцева в Ионыча.
Важно, что по версии Олега Долина, Катя – пианистка талантливая. Но творческая жизнь у нее не складывается. «Когда Катя в Москве – это страшная трагедия ее нереализованной талантливости. Когда мы воспринимаем героиню как человека талантливого, тогда ее судьба становится более сложной, более драматичной. Это история не дурехи и пошлячки, а сложного человека, который чего-то хотел добиться. С людьми творческими такое бывает сплошь и рядом – не получается, и они ломаются или предают себя. Нам не хотелось все упрощать», – делится режиссер.
В душевной деградации, которая происходит с доктором Старцевым, в вахтанговской версии точно не виновато общество. Хотя чеховская фраза про влияние провинциального города на разрушение Ионыча звучит. Но нет, у Долина в фокусе внимания то, что один человек делает с другим. «Это не очень веселое размышление, – говорит режиссер. – Современная Чехову критика задавалась вопросом, почему в этом рассказе нет проблеска надежды в финале. А Чехов очень точно отвечал: жизнь устроена так, что иногда никакого света в конце не бывает. Мы с актерами не пытались выудить хиппи энд. Мы пробовали понять, что стоит за финальным, страшным, описанием Ионыча».Персонаж Юрия Поляка превратится из скромного, немного стеснительного влюбленного юношу в огромное раздражительное жадное нечто, которое с трудом может идти, опираясь на трость. Но разрушаться изнутри Дмитрий Ионыч будет постепенно. Вот искренние чувства к Котику он запрятал глубоко внутрь себя и теперь не хочет вовлекаться в воспоминания. Встреча с вернувшейся Катей дается ему тяжело, что видно, и бередит душевные раны. Поэтому на все попытки Котика вспомнить былое он реагирует отстраненно, холодно. «Такую метаморфозу с человеком может сделать жизнь без любви, без понимания, без нежности, без радости. Он начинает погружаться в рутину, все больше закрываться в себе и жить без сердца, без чувств», – рассказывает Юрий Поляк.
Зато Катя не оставляет попыток вернуть то, что сама отвергла. Она буквально готова стать любой, лишь бы понравиться доктору Старцеву, пока он не стал еще тем ужасным Ионычем. Раскрасить лицо, как клоун, нацепить на себя несуразную розовую юбку с кружевом – одним словом, пойти на все. Но не получается. И осознание, что ту юношескую любовь не удастся вернуть ни в каком виде, буквально припечатывает Катю к стене. Кстати, одета она в то же пальто задом наперед, которое когда-то – тоже задом наперед – надевал на нее влюбленный Старцев.«Самое сложное в процессе работы было, как ни странно, перестать плакать, перестать жалеть свою героиню. До боли в груди, до потери сознания, – говорит Ася Домская. – А какая здесь музыка! Как только она звучит, я сразу подключаюсь и встраиваюсь в структуру спектакля».
«Ионыча» в Вахтанговском театре поставили как самодостаточное произведение, не добавляя к нему никакие иные чеховские тексты. Но усмотреть пересечения с героями и ситуациями из других пьес и рассказов классика все же можно. «Чехов невозможен без другого Чехова, – уверен Олег Долин. – В “Ионыче”, конечно, есть и “Три сестры”, и “Вишневый сад”, и “Чайка”. Чехов тасует мотивы из разных произведений, мы об этом говорили на репетициях. Без таких пересечений, как мне кажется, невозможно».
