Премьера спектакля «Гриша не свидетель» молодого режиссера Александра Чеботарева в Молодежном театре родилась из эскиза, который был представлен в рамках режиссерской лаборатории «Универсальное детство». Целью лаборатории, по мнению ее авторов, стала «попытка поиска единого культурного кода, который способен создать пространство общих переживаний и размышлений сразу для всех членов семьи».
Удивительно, насколько точно удалось режиссеру не только соединить и визуализировать в своем спектакле две конфликтующие территории – современного подростка и взрослого, но и создать универсальный театральный язык, который понятен и близок разному возрасту. Безусловно, большая заслуга Александра Чеботарева именно в безошибочном выборе материала, который словно «склеивает» между собой поколения с помощью узнаваемых ситуаций, возникающих совместных чувств и ощущений, которые вдруг параллельно обнаруживаются и у сегодняшних тинейджеров, и у их родителей.
Спектакль поставлен по книге Насти Рябцевой, которая стала дебютом для начинающей писательницы в мире литературы и родилась из ее бесед с подростками. Уникальность романа еще и в том, что автор перевел вербатимы в стихотворную форму. Так возник особенный жанр, в котором изначально заложен некий оксюморон: проза жизни с ее едким подростковым сленгом (вайб, кринж, задрот) возвышается вдруг до поэзии и становится реп-поэмой.
Рассказчиком и в книге, и в спектакле является главный герой – 14-летний Гриша, который сталкивается с шаблонными для этого возраста проблемами. Повествование идёт от первого лица и по форме напоминает дневниковые записи: «Раз у меня внутри скрежещет, я решил записывать эти вещи». Скрежетать у Гриши будет по разным причинам: неожиданная смерть близкого человека – бабушки, разлука с мамой, уехавшей на ее похороны, страх и трепет перед одноклассниками, несопротивление злу, буллинг, как со стороны сверстников, так и со стороны учителей, неразделенная любовь…
И зритель узнает Гришу именно в тот момент, когда он решает отказаться от роли пассивного свидетеля. Ведь как известно, все преступления и несправедливости в этом мире происходят с нашего молчаливого согласия. «Короче, я устал быть одним из свидетелей, которых больше 5 миллиардов на свете. Я хочу стать действующим, хочу стать действительным, как Гарри Поттер, если бы он жил в Питере...»
Гришей становится каждый участник этой истории (в постановке заняты молодые, талантливые исполнители: Александра Аронс, Илья Барабошкин, Данила Голофаст, Дарья Затеева, Дарья Рощина и Антон Савватимов). Реплики Гриши актеры передают друг другу, становясь рассказчиком по очереди, а в какой-то момент все герои позируют зрительному залу для общей фотографии и вместо традиционного «чииз» хором произносят «несвидееетель». Потому что я, мы – Гриша. Потому что каждый в зале всегда немного Гриша, который, начав с себя, хотел бы изменить хоть немного что-то вокруг.
Мир подростка в спектакле сер: серая школьная форма, жилетки и юбки, серые парты… У этого серого мирка даже радуга серая. Сюда врывается зима, и сцена начинает утопать в снегу: снег сыплет, им кидаются, делают из него снежных «ангелов», сгребают в сугробы; им заполнены карманы и рюкзаки героев; он вьюжит и оседает на головах и шапках. Белый снег – как символ преображения, а предновогодние дни, в которые и разворачивается все повествование, – как надежда на чудо, на перемены. А еще в этом пространстве, созданном художницей Алисой Школьниковой, вдруг в какой-то момент возникают макеты серых (опять же) панельных девятиэтажек, которые, конечно же, родом из родительского детства.
Приглушенное освещение, словно зимние глухие сумерки, а на сцене вырастает целая «улица» из панелек. В них уютно горит свет, течет жизнь со своими радостями и трудностями, выращивается рассада под фиолетовыми лампами. И в памяти осторожно всплывают ассоциации: то ли картина Евгения Лушпина «Сумерки в городе», на которой каждый видит свой город, свой двор с протоптанными снежными тропинками, то ли щемит где-то в области солнечного сплетения от образов и настроений из «Иронии судьбы, или с легким паром». Но именно этот снег, этот оконный теплый свет и предчувствие Нового года и создают, вероятно, тот самый универсальный код, ту самую ментальную связь, создающую пространство общих переживаний родителя и ребенка.
У спектакля стремительный темп: действие несется шумно и музыкально в ритмах реп-поэмы (в основном звучат аранжировки едва узнаваемых популярных композиций) и часто врывается в зрительный зал. И любой зритель может мгновенно из молчаливого созерцателя, свидетеля перевоплотиться в деятеля: стать новогодней ёлкой, например. Счастливчика выведут на сцену и будут украшать неожиданно разными предметами – от зарядки для телефона и резинкой для волос до шарфов и шапок – всем тем, что найдется в сумках и карманах у остальных зрителей в зале. «Я повесил на елку тапок. Мы достали летнюю обувь. И украсили елку сандалиями», – говорится в тексте романа.
Вообще предметы гардероба в спектакле играют отдельные, особенные роли. Так меховая женская шапка и мальчиковый вязанный «шлем» в какой-то момент вдруг оборачиваются мамой и сыном – одноклассником Гриши, а гигантских размеров пуховое пальто словно становится телом Гриши, которое избивают одноклассники, и из него выпрыгивает, как будто вырывается из своих границ, Гришина душа. Нет-нет, Гриша остается жив. Но что-то в нем меняется кардинально в этой истории, с этого момента: ведь его намерения становятся действиями. Вступившись за понравившуюся девочку, которую унижают одноклассники, он словно рождается заново, выскальзывает из своего прежнего трусливого тела: «Позволять насилию совершаться – к насильнику приближаться!»
Дальше сцена экстренного родительского собрания с участием директора и учительницы, посвященного школьному ЧП-избиению Гриши. Режиссёр решает её в формате театральной читки: у участников появляются в руках листы с текстом, который звучит словно вне физической области, а в воображении зрителей. Зрители могут представить, вспомнить своё такое же собрание в жизни: здесь каждый исключительно сам за себя. Директор за рейтинги и показатели, родители провинившихся учеников за то, чтобы «учиться дружить», а Марья Петровна вообще уверена, что никакой травли не было: это шутка. Но как следствие – Гришины преследователи вынужденно уходят в другую школу, герой взрослеет, продолжает меняться и осваивать технику «ментальных боев», в которых уже невозможно оставаться просто свидетелем при любым обстоятельствах. Даже сегодняшних. «Привет, я – Гриша, мне 19. Научился ли я с тех пор драться? Нет…»
Удивительно, насколько точно удалось режиссеру не только соединить и визуализировать в своем спектакле две конфликтующие территории – современного подростка и взрослого, но и создать универсальный театральный язык, который понятен и близок разному возрасту. Безусловно, большая заслуга Александра Чеботарева именно в безошибочном выборе материала, который словно «склеивает» между собой поколения с помощью узнаваемых ситуаций, возникающих совместных чувств и ощущений, которые вдруг параллельно обнаруживаются и у сегодняшних тинейджеров, и у их родителей.
Спектакль поставлен по книге Насти Рябцевой, которая стала дебютом для начинающей писательницы в мире литературы и родилась из ее бесед с подростками. Уникальность романа еще и в том, что автор перевел вербатимы в стихотворную форму. Так возник особенный жанр, в котором изначально заложен некий оксюморон: проза жизни с ее едким подростковым сленгом (вайб, кринж, задрот) возвышается вдруг до поэзии и становится реп-поэмой.
Рассказчиком и в книге, и в спектакле является главный герой – 14-летний Гриша, который сталкивается с шаблонными для этого возраста проблемами. Повествование идёт от первого лица и по форме напоминает дневниковые записи: «Раз у меня внутри скрежещет, я решил записывать эти вещи». Скрежетать у Гриши будет по разным причинам: неожиданная смерть близкого человека – бабушки, разлука с мамой, уехавшей на ее похороны, страх и трепет перед одноклассниками, несопротивление злу, буллинг, как со стороны сверстников, так и со стороны учителей, неразделенная любовь…
И зритель узнает Гришу именно в тот момент, когда он решает отказаться от роли пассивного свидетеля. Ведь как известно, все преступления и несправедливости в этом мире происходят с нашего молчаливого согласия. «Короче, я устал быть одним из свидетелей, которых больше 5 миллиардов на свете. Я хочу стать действующим, хочу стать действительным, как Гарри Поттер, если бы он жил в Питере...»
Гришей становится каждый участник этой истории (в постановке заняты молодые, талантливые исполнители: Александра Аронс, Илья Барабошкин, Данила Голофаст, Дарья Затеева, Дарья Рощина и Антон Савватимов). Реплики Гриши актеры передают друг другу, становясь рассказчиком по очереди, а в какой-то момент все герои позируют зрительному залу для общей фотографии и вместо традиционного «чииз» хором произносят «несвидееетель». Потому что я, мы – Гриша. Потому что каждый в зале всегда немного Гриша, который, начав с себя, хотел бы изменить хоть немного что-то вокруг.Мир подростка в спектакле сер: серая школьная форма, жилетки и юбки, серые парты… У этого серого мирка даже радуга серая. Сюда врывается зима, и сцена начинает утопать в снегу: снег сыплет, им кидаются, делают из него снежных «ангелов», сгребают в сугробы; им заполнены карманы и рюкзаки героев; он вьюжит и оседает на головах и шапках. Белый снег – как символ преображения, а предновогодние дни, в которые и разворачивается все повествование, – как надежда на чудо, на перемены. А еще в этом пространстве, созданном художницей Алисой Школьниковой, вдруг в какой-то момент возникают макеты серых (опять же) панельных девятиэтажек, которые, конечно же, родом из родительского детства.
Приглушенное освещение, словно зимние глухие сумерки, а на сцене вырастает целая «улица» из панелек. В них уютно горит свет, течет жизнь со своими радостями и трудностями, выращивается рассада под фиолетовыми лампами. И в памяти осторожно всплывают ассоциации: то ли картина Евгения Лушпина «Сумерки в городе», на которой каждый видит свой город, свой двор с протоптанными снежными тропинками, то ли щемит где-то в области солнечного сплетения от образов и настроений из «Иронии судьбы, или с легким паром». Но именно этот снег, этот оконный теплый свет и предчувствие Нового года и создают, вероятно, тот самый универсальный код, ту самую ментальную связь, создающую пространство общих переживаний родителя и ребенка.У спектакля стремительный темп: действие несется шумно и музыкально в ритмах реп-поэмы (в основном звучат аранжировки едва узнаваемых популярных композиций) и часто врывается в зрительный зал. И любой зритель может мгновенно из молчаливого созерцателя, свидетеля перевоплотиться в деятеля: стать новогодней ёлкой, например. Счастливчика выведут на сцену и будут украшать неожиданно разными предметами – от зарядки для телефона и резинкой для волос до шарфов и шапок – всем тем, что найдется в сумках и карманах у остальных зрителей в зале. «Я повесил на елку тапок. Мы достали летнюю обувь. И украсили елку сандалиями», – говорится в тексте романа.
Вообще предметы гардероба в спектакле играют отдельные, особенные роли. Так меховая женская шапка и мальчиковый вязанный «шлем» в какой-то момент вдруг оборачиваются мамой и сыном – одноклассником Гриши, а гигантских размеров пуховое пальто словно становится телом Гриши, которое избивают одноклассники, и из него выпрыгивает, как будто вырывается из своих границ, Гришина душа. Нет-нет, Гриша остается жив. Но что-то в нем меняется кардинально в этой истории, с этого момента: ведь его намерения становятся действиями. Вступившись за понравившуюся девочку, которую унижают одноклассники, он словно рождается заново, выскальзывает из своего прежнего трусливого тела: «Позволять насилию совершаться – к насильнику приближаться!»Дальше сцена экстренного родительского собрания с участием директора и учительницы, посвященного школьному ЧП-избиению Гриши. Режиссёр решает её в формате театральной читки: у участников появляются в руках листы с текстом, который звучит словно вне физической области, а в воображении зрителей. Зрители могут представить, вспомнить своё такое же собрание в жизни: здесь каждый исключительно сам за себя. Директор за рейтинги и показатели, родители провинившихся учеников за то, чтобы «учиться дружить», а Марья Петровна вообще уверена, что никакой травли не было: это шутка. Но как следствие – Гришины преследователи вынужденно уходят в другую школу, герой взрослеет, продолжает меняться и осваивать технику «ментальных боев», в которых уже невозможно оставаться просто свидетелем при любым обстоятельствах. Даже сегодняшних. «Привет, я – Гриша, мне 19. Научился ли я с тех пор драться? Нет…»
