Александр Викторович Коршунов, актер, главный режиссер театра «Сфера», продолжатель известной актерской династии, 11 февраля 2024 года отмечает свое семидесятилетие. Мы встретились и поговорили о предстоящем юбилее, студенчестве и «объединяющей» премьере.
– Александр Викторович, для начала хочется поговорить о вашей недавней премьере «Прозрачное солнце осени». Вы говорили, что на создание спектакля вас вдохновил Булат Окуджава. Расскажите, как это произошло?
– Я учился в Школе-студии МХАТ, достаточно давно. Тогда нашим ректором был Вениамин Захарович Радомысленский, личность легендарная. Он проводил замечательные вечера, встречи с выдающимися людьми того времени: к нам приходили Давид Самойлов, Розов, Окуджава, Высоцкий, Наум Коржавин. Это были такие прекрасные встречи, где читали стихи, пели песни, задавали вопросы. И когда была встреча с Окуджавой, ему задали вопрос: «Какие ваши любимые современные писатели?». Он сказал: «Три Юрия: Юрий Трифонов, Юрий Домбровский и Юрий Казаков». И тогда мне это очень запомнилось, и с тех пор потихонечку возникла мысль: вот если бы соединить их произведения и сделать такой спектакль по творчеству этих трех Юриев, выдающихся, замечательных! Эта мысль долго как-то жила во мне и в конце концов вылилась вот в такое действо.
– А как выбирались эти новеллы для спектакля?
– В какой-то момент у меня наметилась линия: первый рассказ «На полустанке» – это пролог. Там отправная точка жизни, когда человек принимает какое-то решение в юности, меняет свою жизнь, выбирает, чем жертвовать, на что опираться, что и кого любить. А рассказ «Прозрачное солнце осени» – эпилог, где не очень старые люди подводят итоги своей жизни спустя 20 лет. И выстраивается здесь как бы линия судьбы, в ее событийных моментах, разных коллизиях, потрясениях. Для меня все эти авторы – продолжатели чеховской традиции, очень хочется о них напомнить, хочется, чтобы их тексты прозвучали почти без сокращений, именно так, как они бы ли написаны.
– Во многом, действительно, просле живается мотив взросления, переосмысления своей жизни через призму долгих лет. Один из самых трогательных моментов – рассказ Казакова «Свечечка» об отношениях отца и сына. При постановке этого эпизода вы обращались к личному опыту?
– Конечно, когда актеры и режиссеры воплощают произведение на сцене, то, как говорится, на нашем языке: понять – это значит почувствовать, а почувствовать – это значит пропустить через себя. Поэтому, конечно, это, прежде всего, личный опыт. Но те вещи, о которых пишет Казаков, – абсолютно общечеловеческие, и для меня этот рассказ самый, что ли, сущностный. Он дает ответы на главные вопросы спектакля: на что, действительно, стоит опереться в жизни, что в ней главное? А главное – это любовь, и человеческие связи, и подлинный душевный контакт. В самом рассказе Казакова нет сына как такового, как персонажа – это монолог автора, отца. Но у меня родилась идея, что должен появиться этот второй герой и на сцене. Мы решили, что сын находится в моменте духовного кризиса: что-то случилось, какое-то разочарование в жизни, какой-то тупик. И вот он встречается с отцом, и отец рассказывает ему историю из их жизни, из сыновнего детства, когда он, ребенок, буквально спас отца от тоски. И именно этот контакт, их объединение, их осознание родства и любовь вернули отца к жизни тогда. А сейчас он сына возвращает к тому, чтобы верить в жизнь и любить. В какой-то момент у нас родилась ассоциация «Свечечки» с «Маленьким принцем». «Маленький принц» – это спектакль, который я играю уже практически более 40 лет, и вместе с ним, что называется, я вырос и состарился. Когда-то в «Сфере» его поставила моя мама, Екатерина Ильинична Еланская, создатель театра «Сфера». Это было в конце 1982 года. Для мамы Экзюпери был самым любимым, самым знаковым автором, с которым она всю жизнь была в самом близком духовном родстве. А для меня Маленький принц – это тот святой ребенок, который живет в каждом из нас и который является человеку в момент какого-то духовного тупика, кризиса и возвращает его к главным истинам: то, что мы ищем в жизни, можно найти лишь «в одной, единственной Розе, но глаза слепы, искать надо сердцем».
– Говоря об определяющих моментах жизни и юности, поделитесь воспоминаниями, каким было ваше обучение в Школе-студии МХАТ? Каким тогда был театр?
– Школу-студию я очень люблю и помню, как и всех наших замечательных педагогов. Руководил нашим курсом Виктор Карлович Монюков. Педагогами по мастерству у нас были замечательные мхатовские актеры. Виктор Яковлевич Станицын. Мы его звали тогда дед, ему было около 70 лет, примерно, как сейчас мне. Он принадлежал ко второму поколению мхатовцев, в которое входили и моя бабушка Клавдия Николаевна Еланская, и дедушка Илья Яковлевич Судаков. Еще педагогами на нашем курсе были замечательная актриса и чудесная женщина Кира Николаевна Головко, и Леонид Владимирович Харитонов, и Юрий Борисович Ильяшевский. Очень хорошие были мастера и прекрасные были педагоги по речи, по танцу, и прекрасный был, как я уже сказал, ректор. Радомысленский был для всех студийцев, можно сказать, отцом, все мы были его детьми. Он обожал свой Дом – Школу-студию МХАТ. Наши преподаватели школу закладывали очень верную, очень настоящую, очень человеческую и основательную. В училище была прекрасная атмосфера. Мы постоянно видели вокруг великих людей. У всех, наверное, студенческие годы вспоминаются с какой-то необыкновенной теплотой. Именно на основе нашего курса был создан Новый драматический театр в 1975 году. А такое не так часто случается.
– Получается, на вашем курсе все были настоящими единомышленниками, и это помогло потом сохранить коллектив?
– Действительно, для этого были основания – сочетание дарований, индивидуальностей, которые могли составить труппу. Туда тогда добавились еще выпускники Виктора Карловича с прежних курсов. И благодаря усилиям Монюкова и Радомысленского этот театр тогда появился, он существует и теперь на улице Проходчиков. Поначалу мы все вместе были там, а потом у всех по-разному сложилась судьба.
– Наблюдая за своими подопечными в Щепкинском училище, замечаете, насколько они отличаются от вас времен студенчества?
– Время очень сильно отличается. А ребята очень хорошие. Мы набираем студентов на курс не только по способностям, по дарованию, которое разглядели, но происходит отбор по «группе крови» и духовной близости, чтобы все сложилось. Потому что, если все вместе, если один за всех, все за одного, и все делают общее дело, то ведь от этого очень многое зависит… В нас, студентах того времени, наверное, все же было больше святого фанатизма. В нас было, пожалуй, то самое «служение», когда все ради профессии, когда стремишься в театр и днем, и ночью, и за любую зарплату. Тогда и процесс обучения был строже: не отпускали на съемки до четвертого курса, боялись навредить обучению. Ну, а сейчас совсем другие обстоятельства.
– Вы учите своих студентов тоже «искать сердцем»?
– Конечно, каждый наш репетиционный процесс и каждая работа над ролью – это поиск. Поиск сопричастности с автором и с его персонажем. Это духовная и очень важная работа, которая по-настоящему может происходить только в хорошей атмосфере и очень откровенном душевном общении.
– В феврале театр «Сфера» вместе с вами будет отмечать большой праздник, ваш юбилей. Каким планируется этот творческий вечер?
– Мне это совершенно неведомо! Да и будь моя воля, я бы ничего не проводил. Это наше руководство сказало: нет, надо. Что я могу поделать? А в общем-то, совершенно это необязательно, очень уж это хлопотное дело – юбилей. Конечно, разные бывают юбилеи. Я помню восьмидесятилетие отца, которое отмечали в Малом театре. Я очень волновался за него тогда, как он это вынесет, со здоровьем были проблемы, он редко выходил на сцену. Но он сам к этому вечеру очень готовился и ждал. И когда этот юбилей случился, я был просто поражен. Отец помолодел на 30 лет. Он был так собран, красив, элегантен! И я понял, как ему это было нужно, доказать себе и всем: «Жив! Жив курилка!» Вечер получился просто потрясающим!
– Много ли удалось достичь за последние десять лет?
– Самое главное, что театр «Сфера» сохранился. Тогда, 10 лет назад, тоже было совершенно не до юбилеев. Полгода, как ушла из жизни мама, и коллектив театра обратился с предложением, чтобы я это дело продолжил. И главная забота была, чтобы идея театра, его уникальность и все дело жизни Екатерины Ильиничны не пропало даром, чтобы оно продолжилось. Это театр, где зритель и актер находятся в единой «сфере» человеческого общения, где возникает диалог, контакт. И создать этот диалог со зрителем на каждом спектакле – это дорогого стоит. Необходимо, чтобы это продолжилось и продолжалось, и развивалось в разных формах и проявлениях.
– Какие у вас планы на будущее?
– Сейчас, честно говоря, так много сил занял выпуск «Прозрачного солнца осени», что немного надо подождать и одуматься, как и что лучше дальше делать. Это – большой, многонаселенный спектакль. В нем занято 25 человек. А с другими составами – больше 30 актеров. А также цеха, костюмы… И для меня это новая форма – спектакль, состоящий из семи рассказов. Хочется, чтобы каждый из них был самодостаточным, а в их сочетании рождалась какая-то тема и линия жизни. Тут много было нового. Но он пока только начал свою жизнь!
– Александр Викторович, для начала хочется поговорить о вашей недавней премьере «Прозрачное солнце осени». Вы говорили, что на создание спектакля вас вдохновил Булат Окуджава. Расскажите, как это произошло?
– Я учился в Школе-студии МХАТ, достаточно давно. Тогда нашим ректором был Вениамин Захарович Радомысленский, личность легендарная. Он проводил замечательные вечера, встречи с выдающимися людьми того времени: к нам приходили Давид Самойлов, Розов, Окуджава, Высоцкий, Наум Коржавин. Это были такие прекрасные встречи, где читали стихи, пели песни, задавали вопросы. И когда была встреча с Окуджавой, ему задали вопрос: «Какие ваши любимые современные писатели?». Он сказал: «Три Юрия: Юрий Трифонов, Юрий Домбровский и Юрий Казаков». И тогда мне это очень запомнилось, и с тех пор потихонечку возникла мысль: вот если бы соединить их произведения и сделать такой спектакль по творчеству этих трех Юриев, выдающихся, замечательных! Эта мысль долго как-то жила во мне и в конце концов вылилась вот в такое действо.
– А как выбирались эти новеллы для спектакля?
– В какой-то момент у меня наметилась линия: первый рассказ «На полустанке» – это пролог. Там отправная точка жизни, когда человек принимает какое-то решение в юности, меняет свою жизнь, выбирает, чем жертвовать, на что опираться, что и кого любить. А рассказ «Прозрачное солнце осени» – эпилог, где не очень старые люди подводят итоги своей жизни спустя 20 лет. И выстраивается здесь как бы линия судьбы, в ее событийных моментах, разных коллизиях, потрясениях. Для меня все эти авторы – продолжатели чеховской традиции, очень хочется о них напомнить, хочется, чтобы их тексты прозвучали почти без сокращений, именно так, как они бы ли написаны.
– Во многом, действительно, просле живается мотив взросления, переосмысления своей жизни через призму долгих лет. Один из самых трогательных моментов – рассказ Казакова «Свечечка» об отношениях отца и сына. При постановке этого эпизода вы обращались к личному опыту?
– Конечно, когда актеры и режиссеры воплощают произведение на сцене, то, как говорится, на нашем языке: понять – это значит почувствовать, а почувствовать – это значит пропустить через себя. Поэтому, конечно, это, прежде всего, личный опыт. Но те вещи, о которых пишет Казаков, – абсолютно общечеловеческие, и для меня этот рассказ самый, что ли, сущностный. Он дает ответы на главные вопросы спектакля: на что, действительно, стоит опереться в жизни, что в ней главное? А главное – это любовь, и человеческие связи, и подлинный душевный контакт. В самом рассказе Казакова нет сына как такового, как персонажа – это монолог автора, отца. Но у меня родилась идея, что должен появиться этот второй герой и на сцене. Мы решили, что сын находится в моменте духовного кризиса: что-то случилось, какое-то разочарование в жизни, какой-то тупик. И вот он встречается с отцом, и отец рассказывает ему историю из их жизни, из сыновнего детства, когда он, ребенок, буквально спас отца от тоски. И именно этот контакт, их объединение, их осознание родства и любовь вернули отца к жизни тогда. А сейчас он сына возвращает к тому, чтобы верить в жизнь и любить. В какой-то момент у нас родилась ассоциация «Свечечки» с «Маленьким принцем». «Маленький принц» – это спектакль, который я играю уже практически более 40 лет, и вместе с ним, что называется, я вырос и состарился. Когда-то в «Сфере» его поставила моя мама, Екатерина Ильинична Еланская, создатель театра «Сфера». Это было в конце 1982 года. Для мамы Экзюпери был самым любимым, самым знаковым автором, с которым она всю жизнь была в самом близком духовном родстве. А для меня Маленький принц – это тот святой ребенок, который живет в каждом из нас и который является человеку в момент какого-то духовного тупика, кризиса и возвращает его к главным истинам: то, что мы ищем в жизни, можно найти лишь «в одной, единственной Розе, но глаза слепы, искать надо сердцем».
– Говоря об определяющих моментах жизни и юности, поделитесь воспоминаниями, каким было ваше обучение в Школе-студии МХАТ? Каким тогда был театр?
– Школу-студию я очень люблю и помню, как и всех наших замечательных педагогов. Руководил нашим курсом Виктор Карлович Монюков. Педагогами по мастерству у нас были замечательные мхатовские актеры. Виктор Яковлевич Станицын. Мы его звали тогда дед, ему было около 70 лет, примерно, как сейчас мне. Он принадлежал ко второму поколению мхатовцев, в которое входили и моя бабушка Клавдия Николаевна Еланская, и дедушка Илья Яковлевич Судаков. Еще педагогами на нашем курсе были замечательная актриса и чудесная женщина Кира Николаевна Головко, и Леонид Владимирович Харитонов, и Юрий Борисович Ильяшевский. Очень хорошие были мастера и прекрасные были педагоги по речи, по танцу, и прекрасный был, как я уже сказал, ректор. Радомысленский был для всех студийцев, можно сказать, отцом, все мы были его детьми. Он обожал свой Дом – Школу-студию МХАТ. Наши преподаватели школу закладывали очень верную, очень настоящую, очень человеческую и основательную. В училище была прекрасная атмосфера. Мы постоянно видели вокруг великих людей. У всех, наверное, студенческие годы вспоминаются с какой-то необыкновенной теплотой. Именно на основе нашего курса был создан Новый драматический театр в 1975 году. А такое не так часто случается.
– Получается, на вашем курсе все были настоящими единомышленниками, и это помогло потом сохранить коллектив?
– Действительно, для этого были основания – сочетание дарований, индивидуальностей, которые могли составить труппу. Туда тогда добавились еще выпускники Виктора Карловича с прежних курсов. И благодаря усилиям Монюкова и Радомысленского этот театр тогда появился, он существует и теперь на улице Проходчиков. Поначалу мы все вместе были там, а потом у всех по-разному сложилась судьба.
– Наблюдая за своими подопечными в Щепкинском училище, замечаете, насколько они отличаются от вас времен студенчества?
– Время очень сильно отличается. А ребята очень хорошие. Мы набираем студентов на курс не только по способностям, по дарованию, которое разглядели, но происходит отбор по «группе крови» и духовной близости, чтобы все сложилось. Потому что, если все вместе, если один за всех, все за одного, и все делают общее дело, то ведь от этого очень многое зависит… В нас, студентах того времени, наверное, все же было больше святого фанатизма. В нас было, пожалуй, то самое «служение», когда все ради профессии, когда стремишься в театр и днем, и ночью, и за любую зарплату. Тогда и процесс обучения был строже: не отпускали на съемки до четвертого курса, боялись навредить обучению. Ну, а сейчас совсем другие обстоятельства.
– Вы учите своих студентов тоже «искать сердцем»?
– Конечно, каждый наш репетиционный процесс и каждая работа над ролью – это поиск. Поиск сопричастности с автором и с его персонажем. Это духовная и очень важная работа, которая по-настоящему может происходить только в хорошей атмосфере и очень откровенном душевном общении.
– В феврале театр «Сфера» вместе с вами будет отмечать большой праздник, ваш юбилей. Каким планируется этот творческий вечер?
– Мне это совершенно неведомо! Да и будь моя воля, я бы ничего не проводил. Это наше руководство сказало: нет, надо. Что я могу поделать? А в общем-то, совершенно это необязательно, очень уж это хлопотное дело – юбилей. Конечно, разные бывают юбилеи. Я помню восьмидесятилетие отца, которое отмечали в Малом театре. Я очень волновался за него тогда, как он это вынесет, со здоровьем были проблемы, он редко выходил на сцену. Но он сам к этому вечеру очень готовился и ждал. И когда этот юбилей случился, я был просто поражен. Отец помолодел на 30 лет. Он был так собран, красив, элегантен! И я понял, как ему это было нужно, доказать себе и всем: «Жив! Жив курилка!» Вечер получился просто потрясающим!
– Много ли удалось достичь за последние десять лет?
– Самое главное, что театр «Сфера» сохранился. Тогда, 10 лет назад, тоже было совершенно не до юбилеев. Полгода, как ушла из жизни мама, и коллектив театра обратился с предложением, чтобы я это дело продолжил. И главная забота была, чтобы идея театра, его уникальность и все дело жизни Екатерины Ильиничны не пропало даром, чтобы оно продолжилось. Это театр, где зритель и актер находятся в единой «сфере» человеческого общения, где возникает диалог, контакт. И создать этот диалог со зрителем на каждом спектакле – это дорогого стоит. Необходимо, чтобы это продолжилось и продолжалось, и развивалось в разных формах и проявлениях.
– Какие у вас планы на будущее?
– Сейчас, честно говоря, так много сил занял выпуск «Прозрачного солнца осени», что немного надо подождать и одуматься, как и что лучше дальше делать. Это – большой, многонаселенный спектакль. В нем занято 25 человек. А с другими составами – больше 30 актеров. А также цеха, костюмы… И для меня это новая форма – спектакль, состоящий из семи рассказов. Хочется, чтобы каждый из них был самодостаточным, а в их сочетании рождалась какая-то тема и линия жизни. Тут много было нового. Но он пока только начал свою жизнь!
