«Малый театр – это мой дом», – говорил Юрий Соломин. Он пришел сюда 18-летним, а уже в 19 вышел на сцену в «Иоанне Грозном». И сыграл около полусотни ролей: Хлестаков и Протасов, Николай II и царь Федор, Фамусов и Мольер…
Всесоюзная слава пришла к Соломину после фильма «Адъютант его превосходительства», немедленно разошедшегося на цитаты. Памятным стал его дуэт с братом Виталием в музыкальном фильме «Летучая мышь». Хотя сам Юрий Мефодьевич больше ценил роль в фильме «Дерсу Узала», для которого Акира Куросава искал «идеальное русское лицо». Но, несмотря на солидный список киноролей, сам Соломин считал главным делом жизни театр, еще точнее – Малый театр, который он десятилетиями строил и сохранял, уверенной рукой ведя сквозь все шторма времени: «Не нами этот театр создан, не на нас кончится»…
В память о Юрии Соломине, который ушел из жизни сегодня, 11 января, собрали выдержки из его интервью «Театралу».
«Ненормированный рабочий день»
У нас семья интеллигентская – не новой интеллигенции, а старая, театральная. Мы пахари из «среднего уровня зажиточности», как принято сейчас говорить. Мы из тех, кто знает, как надо зарабатывать. Из тех, кто знает, что такое работать, пахать, получать инфаркты. Ведь все артисты, получившие за последние два-три года инфаркты и инсульты, не от хорошей жизни их получили. Это ненормированный рабочий день сказывается. А что такое «ненормированный рабочий день»? Это утром репетиция, днем съемки, а вечером спектакль. А нормальный артист должен днем, перед вечерним спектаклем, обязательно отдохнуть, собраться. Мне жена закатывает такие скандалы, если я хотя бы час не полежу. Буду я спать или нет, дело десятое, но поскольку она сама актриса и педагог, то понимает, как это для меня важно. В этот час я всегда повторяю текст, и что интересно: могу играть роль по 10–15 лет, но иногда, когда меня, наконец, укладывают отдохнуть, я вдруг нахожу потрясающий смысл какого-то слова и начинаю думать: «Господи, какой же я придурок! Почему же я десять лет назад не дотумкал до этого!» Поэтому необходимый отдых – возможность углубиться в профессию, которой актеры отдают свою жизнь. Конечно, это не амбразура, чтобы закрывать ее грудью.
«Все лекарства внутри нас самих»
Сцена лечит. Бывает-бывает. Я не сказки вам рассказываю. У меня на глазах и не такое случалось. В одном спектакле артисту нужно было что-то эмоционально крикнуть, он крикнул – и у него пошла носом кровь. Да так обильно. Но когда он увидел белый лист бумаги перед собой, залитый его кровью, а потом – круглые глаза партнера, кровь остановилась. Это – йога! Это – самовнушение! Это – собранность! Все боли уходят, радикулиты, насморки – все проходит. Все лекарства внутри нас самих. Когда-то я говорил медикам: жаль, что вы нами не интересуетесь, вы могли бы очень многое почерпнуть, не умертвляя животных, а человека изучая.
«Умный режиссер не умирает в актере»
Мне приходилось работать с разными режиссерами, в том числе и самыми замечательными. И с Эфросом я работал – он сделал у нас два спектакля, и оба были закрыты. Один – «Танцы на шоссе» – он довел до конца, а второй – «По московскому времени» – закрыли на полпути. И Хейфец здесь работал, и Львов-Анохин, и Женовач.
Да, Малый – это актерский театр, тот, в котором умный режиссер не умирает в актере, а продолжает жить. Я говорю своим студентам: не пыжьтесь, ни с кем не соревнуйтесь, не пытайтесь быть похожими на кого-то – это мне еще моя учительница говорила, Вера Михайловна Пашенная. И добавляю от себя: потому что так, как вы, больше никто в мире сыграть не сможет! Это ваша походка, ваш голос, ваш жест! Актер Бабочкин был просто блестящим режиссером, Игорь Ильинский – тоже. Андрей Гончаров – заводной, сумасшедший человек был, но он никогда не обижал артиста. Правда, он мог его довести: я у него на репетиции упал, потерял сознание. Тащил на себе какого-то человека, а Гончаров что-то эмоционально выкрикивал, ну я и свалился. «Так, конечно, не надо», – сказал он тогда.
«Да, музей, если хотите»
Нам вменяют в вину костюмность. Да, у нас костюмные спектакли, и декорации – традиционные. Но надо же сохранять историю, чтобы наша молодежь знала, что время Чехова – это не время Beatles. Грибоедов пишет о XIX веке – и пусть они видят, как одевались в те времена. У нас даже есть старые ордена, которые мы вешаем на грудь с тем, чтобы соблюсти историческую правду! Нам говорят: «У вас музей!» Да, музей, если хотите. Но, между прочим, французы о «Комеди Франсез» ничего плохого не говорят. А это тоже музей, в котором тоже сохраняются традиции. Например, там в администраторской на каждом спектакле дежурит один из известных артистов труппы – помогает, разрешает конфликты, приглашает зрителей в зал. А еще в «Комеди Франсез» никто не может гастролировать, эта традиция соблюдается еще со времен Наполеона. Опять же никто из англичан почему-то не говорит, что шекспировский театр – это мемориал.
«Пена дней»
Щепкинский завет «священнодействуй или убирайся вон» как только не высмеивали и не критиковали. Думали даже, что отменили. Нет, он действует. Сцена – отражение жизни, но это не значит, что ее нужно превращать в улицу, подворотню или публичный дом. Жизнь сегодня чересчур стремительна, но времена-то не выбирают, сетовать на них было бы глупо. Волны любого стремительного потока несут пену. Но рано или поздно поток возвращается в свое русло и пена исчезает. Можно сколько угодно спорить о том, что можно и чего нельзя делать на сцене. Аргументы «за» и «против» у каждой стороны будут непробиваемо убедительными для нее самой и ровным счетом ничего не будут значить для оппонентов. Только время все расставит по своим местам.
«Культура страны начинается не со строгости и агрессии»
Однажды меня вызвали в Госдуму – решили собраться за «круглым столом», чтобы снова обсудить Закон о культуре. Я удивился, но пошел. Перед входом оказалось, что надо выстоять большую очередь за пропусками. Морозы были страшные (я только что операцию перенес – врачи запретили на холод выходить), но все же пропуск я получил. А потом на входе охранники долго возились с моими документами, сверяли списки… И когда началась эта экзекуция, подошел их товарищ (он был постарше) и сказал: «Пропустите». Но потом оказалось, что надо пройти еще одну рамку. И я развернулся, пошел домой, поскольку сильно замерз.
Культура страны, мне кажется, начинается как раз с этих бытовых вещей. Не со строгости и агрессии, а с обхождения. Недаром в прежние времена актеров часто приглашали на встречи в академию МВД, в милицию, в правоохранительные органы… И не просто посидеть за круглым столом, а поговорить об общечеловеческих проблемах, ведь фактически от каждого из нас зависит жизнь того, кто рядом.
«Поход в театр – это колоссальный акт воспитания»
Мы запретили посещать Малый театр коллективом. Для просмотра спектакля школьников нужно готовить, ведь поход в театр – это колоссальный акт воспитания. А когда они приходят целым классом, да еще без родителей, то начинают шуметь, не очень-то вовлекаясь в сюжет. Мы решили, что лучше останемся без нескольких тысяч рублей, которые принесут нам сборы, чем позволим такую атмосферу в зале. Хотите смотреть классику? Пожалуйста, приходите отдельно. Но не целым коллективом – нет.
Возьмите хотя бы Японию. У них в бюджете страны есть очень важная графа – средства на воспитание нации. И эти средства очень правильно они распределяют: не жадничают, поскольку понимают, что без здоровой нации не может быть развития культуры. И это внимательное отношение к культуре проявляется буквально во всем.
«Рыдал над письмом Сирано»
С Михаилом Ивановичем Царевым у меня были тяжелые отношения. Я проработал в театре уже лет 25 и никогда до этого не заходил к нему в кабинет. Он вдруг вызвал меня, что-то стал рассказывать. Я сидел и не понимал – к чему он клонит. А потом он вдруг спросил: «У тебя есть мечта?» Это был 1972 год, у меня тогда еще были мечты. И я ответил – хочу сыграть Сирано. А надо сказать, что накануне мне нездоровилось, и я, лежа в постели, перечел пьесу. Дочка принесла мне лекарство – а я лежал и рыдал над письмом Сирано к Роксане. Дочка отдала мне стакан и долго смотрела мне в лицо. Прошел год. Царев меня вызвал и сказал: «Завтра на худсовете буду докладывать о репертуаре, скажу о «Сирано». Естественно, будут спрашивать – кто будет играть. Ставить будет Рачик Капланян, а ты – молчи как рыба». Через месяц появилось распределение, и я играл Сирано. Я сейчас понимаю, что это был хороший спектакль: я перестал его играть с 1982-го, разбившись прямо на сцене – повредил голову и позвоночник. В начале 90-х мы пытались возродить спектакль, я хотел пригласить другого артиста, но не случилось. Так спектакль и рассыпался. Но мне еще в 1996-м приходили письма с вопросами – когда же мы будем играть «Сирано де Бержерака»? Вот ради таких писем и стоит заниматься нашей профессией.
«Единственный избранный руководитель»
У нас есть еще одна традиция – преемственность. И Царев, когда уже стал плохо себя чувствовать, однажды попросил меня сходить на государственное собрание. Зачем, как вы думаете? Доверял. Когда он освободил служебную квартиру, переехав этажом ниже, то на его квартиру было очень много претендентов, и я в их число не входил. И он подписал квартиру мне. Я из этого делаю определенные выводы. Наверное, у него в уме что-то было. А потом, спустя несколько лет, коллектив меня избрал художественным руководителем – я единственный избранный руководитель коллектива за всю историю. Так что я тоже готовлю себе замену. Есть один человек в театре, который абсолютно подходит на роль моего преемника.
Всесоюзная слава пришла к Соломину после фильма «Адъютант его превосходительства», немедленно разошедшегося на цитаты. Памятным стал его дуэт с братом Виталием в музыкальном фильме «Летучая мышь». Хотя сам Юрий Мефодьевич больше ценил роль в фильме «Дерсу Узала», для которого Акира Куросава искал «идеальное русское лицо». Но, несмотря на солидный список киноролей, сам Соломин считал главным делом жизни театр, еще точнее – Малый театр, который он десятилетиями строил и сохранял, уверенной рукой ведя сквозь все шторма времени: «Не нами этот театр создан, не на нас кончится»…
В память о Юрии Соломине, который ушел из жизни сегодня, 11 января, собрали выдержки из его интервью «Театралу».
«Ненормированный рабочий день»
У нас семья интеллигентская – не новой интеллигенции, а старая, театральная. Мы пахари из «среднего уровня зажиточности», как принято сейчас говорить. Мы из тех, кто знает, как надо зарабатывать. Из тех, кто знает, что такое работать, пахать, получать инфаркты. Ведь все артисты, получившие за последние два-три года инфаркты и инсульты, не от хорошей жизни их получили. Это ненормированный рабочий день сказывается. А что такое «ненормированный рабочий день»? Это утром репетиция, днем съемки, а вечером спектакль. А нормальный артист должен днем, перед вечерним спектаклем, обязательно отдохнуть, собраться. Мне жена закатывает такие скандалы, если я хотя бы час не полежу. Буду я спать или нет, дело десятое, но поскольку она сама актриса и педагог, то понимает, как это для меня важно. В этот час я всегда повторяю текст, и что интересно: могу играть роль по 10–15 лет, но иногда, когда меня, наконец, укладывают отдохнуть, я вдруг нахожу потрясающий смысл какого-то слова и начинаю думать: «Господи, какой же я придурок! Почему же я десять лет назад не дотумкал до этого!» Поэтому необходимый отдых – возможность углубиться в профессию, которой актеры отдают свою жизнь. Конечно, это не амбразура, чтобы закрывать ее грудью.
«Все лекарства внутри нас самих»
Сцена лечит. Бывает-бывает. Я не сказки вам рассказываю. У меня на глазах и не такое случалось. В одном спектакле артисту нужно было что-то эмоционально крикнуть, он крикнул – и у него пошла носом кровь. Да так обильно. Но когда он увидел белый лист бумаги перед собой, залитый его кровью, а потом – круглые глаза партнера, кровь остановилась. Это – йога! Это – самовнушение! Это – собранность! Все боли уходят, радикулиты, насморки – все проходит. Все лекарства внутри нас самих. Когда-то я говорил медикам: жаль, что вы нами не интересуетесь, вы могли бы очень многое почерпнуть, не умертвляя животных, а человека изучая.
«Умный режиссер не умирает в актере»
Мне приходилось работать с разными режиссерами, в том числе и самыми замечательными. И с Эфросом я работал – он сделал у нас два спектакля, и оба были закрыты. Один – «Танцы на шоссе» – он довел до конца, а второй – «По московскому времени» – закрыли на полпути. И Хейфец здесь работал, и Львов-Анохин, и Женовач.
Да, Малый – это актерский театр, тот, в котором умный режиссер не умирает в актере, а продолжает жить. Я говорю своим студентам: не пыжьтесь, ни с кем не соревнуйтесь, не пытайтесь быть похожими на кого-то – это мне еще моя учительница говорила, Вера Михайловна Пашенная. И добавляю от себя: потому что так, как вы, больше никто в мире сыграть не сможет! Это ваша походка, ваш голос, ваш жест! Актер Бабочкин был просто блестящим режиссером, Игорь Ильинский – тоже. Андрей Гончаров – заводной, сумасшедший человек был, но он никогда не обижал артиста. Правда, он мог его довести: я у него на репетиции упал, потерял сознание. Тащил на себе какого-то человека, а Гончаров что-то эмоционально выкрикивал, ну я и свалился. «Так, конечно, не надо», – сказал он тогда.
«Да, музей, если хотите»
Нам вменяют в вину костюмность. Да, у нас костюмные спектакли, и декорации – традиционные. Но надо же сохранять историю, чтобы наша молодежь знала, что время Чехова – это не время Beatles. Грибоедов пишет о XIX веке – и пусть они видят, как одевались в те времена. У нас даже есть старые ордена, которые мы вешаем на грудь с тем, чтобы соблюсти историческую правду! Нам говорят: «У вас музей!» Да, музей, если хотите. Но, между прочим, французы о «Комеди Франсез» ничего плохого не говорят. А это тоже музей, в котором тоже сохраняются традиции. Например, там в администраторской на каждом спектакле дежурит один из известных артистов труппы – помогает, разрешает конфликты, приглашает зрителей в зал. А еще в «Комеди Франсез» никто не может гастролировать, эта традиция соблюдается еще со времен Наполеона. Опять же никто из англичан почему-то не говорит, что шекспировский театр – это мемориал.
«Пена дней»
Щепкинский завет «священнодействуй или убирайся вон» как только не высмеивали и не критиковали. Думали даже, что отменили. Нет, он действует. Сцена – отражение жизни, но это не значит, что ее нужно превращать в улицу, подворотню или публичный дом. Жизнь сегодня чересчур стремительна, но времена-то не выбирают, сетовать на них было бы глупо. Волны любого стремительного потока несут пену. Но рано или поздно поток возвращается в свое русло и пена исчезает. Можно сколько угодно спорить о том, что можно и чего нельзя делать на сцене. Аргументы «за» и «против» у каждой стороны будут непробиваемо убедительными для нее самой и ровным счетом ничего не будут значить для оппонентов. Только время все расставит по своим местам.
«Культура страны начинается не со строгости и агрессии»
Однажды меня вызвали в Госдуму – решили собраться за «круглым столом», чтобы снова обсудить Закон о культуре. Я удивился, но пошел. Перед входом оказалось, что надо выстоять большую очередь за пропусками. Морозы были страшные (я только что операцию перенес – врачи запретили на холод выходить), но все же пропуск я получил. А потом на входе охранники долго возились с моими документами, сверяли списки… И когда началась эта экзекуция, подошел их товарищ (он был постарше) и сказал: «Пропустите». Но потом оказалось, что надо пройти еще одну рамку. И я развернулся, пошел домой, поскольку сильно замерз.
Культура страны, мне кажется, начинается как раз с этих бытовых вещей. Не со строгости и агрессии, а с обхождения. Недаром в прежние времена актеров часто приглашали на встречи в академию МВД, в милицию, в правоохранительные органы… И не просто посидеть за круглым столом, а поговорить об общечеловеческих проблемах, ведь фактически от каждого из нас зависит жизнь того, кто рядом.
«Поход в театр – это колоссальный акт воспитания»
Мы запретили посещать Малый театр коллективом. Для просмотра спектакля школьников нужно готовить, ведь поход в театр – это колоссальный акт воспитания. А когда они приходят целым классом, да еще без родителей, то начинают шуметь, не очень-то вовлекаясь в сюжет. Мы решили, что лучше останемся без нескольких тысяч рублей, которые принесут нам сборы, чем позволим такую атмосферу в зале. Хотите смотреть классику? Пожалуйста, приходите отдельно. Но не целым коллективом – нет.
Возьмите хотя бы Японию. У них в бюджете страны есть очень важная графа – средства на воспитание нации. И эти средства очень правильно они распределяют: не жадничают, поскольку понимают, что без здоровой нации не может быть развития культуры. И это внимательное отношение к культуре проявляется буквально во всем.
«Рыдал над письмом Сирано»
С Михаилом Ивановичем Царевым у меня были тяжелые отношения. Я проработал в театре уже лет 25 и никогда до этого не заходил к нему в кабинет. Он вдруг вызвал меня, что-то стал рассказывать. Я сидел и не понимал – к чему он клонит. А потом он вдруг спросил: «У тебя есть мечта?» Это был 1972 год, у меня тогда еще были мечты. И я ответил – хочу сыграть Сирано. А надо сказать, что накануне мне нездоровилось, и я, лежа в постели, перечел пьесу. Дочка принесла мне лекарство – а я лежал и рыдал над письмом Сирано к Роксане. Дочка отдала мне стакан и долго смотрела мне в лицо. Прошел год. Царев меня вызвал и сказал: «Завтра на худсовете буду докладывать о репертуаре, скажу о «Сирано». Естественно, будут спрашивать – кто будет играть. Ставить будет Рачик Капланян, а ты – молчи как рыба». Через месяц появилось распределение, и я играл Сирано. Я сейчас понимаю, что это был хороший спектакль: я перестал его играть с 1982-го, разбившись прямо на сцене – повредил голову и позвоночник. В начале 90-х мы пытались возродить спектакль, я хотел пригласить другого артиста, но не случилось. Так спектакль и рассыпался. Но мне еще в 1996-м приходили письма с вопросами – когда же мы будем играть «Сирано де Бержерака»? Вот ради таких писем и стоит заниматься нашей профессией.
«Единственный избранный руководитель»
У нас есть еще одна традиция – преемственность. И Царев, когда уже стал плохо себя чувствовать, однажды попросил меня сходить на государственное собрание. Зачем, как вы думаете? Доверял. Когда он освободил служебную квартиру, переехав этажом ниже, то на его квартиру было очень много претендентов, и я в их число не входил. И он подписал квартиру мне. Я из этого делаю определенные выводы. Наверное, у него в уме что-то было. А потом, спустя несколько лет, коллектив меня избрал художественным руководителем – я единственный избранный руководитель коллектива за всю историю. Так что я тоже готовлю себе замену. Есть один человек в театре, который абсолютно подходит на роль моего преемника.
