Студенты мастерской Дмитрия Брусникина постоянно обращаются к теме свободы, которая часто может обернуться произволом, к теме тоталитарного общества, к свободе выбора каждого человека, к осмыслению советского прошлого, к вопросу «как жить дальше?».

«СЛОН» – Соловецкий лагерь особого назначения. Лагерь смерти. Необозримое красно-кирпичное пространство «Кристалла» тоже пахнет смертью, советским прошлым. История уничтожения народа оживает в неуютном, напряженном месте, где когда-то производили «опиум для этого народа». В зале с кафельной плиткой, обшарпанными тумбочками, больничным запахом выстроятся в ряд актеры, минута молчания будет долгой. Перед глазами на мгновение встанет картина расстрела осужденных. Но пока осужденные еще могут жить, они будут играть, играть советские пьесы в лагере смерти, извиваясь всем телом в страшных конвульсиях, будут отчеканивать слова из «Интервенции» Льва Славина, «Далекого» Александра Афиногенова, наконец, «Тани» Арбузова.

Путешествие по искореженному человеческому сознанию продолжается в холле завода, где среди труб, длинных шестов, на которых висят рубашки заключенных, среди примостившихся на старых подоконниках и на холодном полу зрителей сидят актеры и совершают ритуал разделения странных металлических конструкций под еле слышное бормотание «Психоза» Сары Кейн и импровизацию шорохов, скрипов, всхлипов причудливых инструментов (узнаваемый почерк руки Дмитрия Власика). Снова и снова железки со звоном будут ударяться о кафельный пол, и до слуха «подчиненных» будет доноситься песня-молитва о смерти. Сознание погрузилось в бесконечное безумие, уроки «СЛОНа» не прошли даром, память погрузилась в сон.
«Брусникинцы» предлагают зрителю опасную игру, игру со временем, игру между сном и явью, между иллюзией и реальностью. Из длинного холла зритель попадает в огромное пространство цеха завода, напоминающее пустой вокзал, в этом вневременном пространстве будут ниоткуда возникать женщины в длинных платьях, священники и подсудимые, голодные и озверелые люди, требующие право на жизнь, которая их искалечила.

Бесцветные лица, тела, закованные в кожаную одежду, механические движения, вопль отчаяния от осточертевшей пустоты, душа, связанная цепями внутренней несвободы – все это отзвуки великого террора. А во время этого нескончаемого действа кругами ходит блаженная (Дарья Ворохобко) тихо проговаривая-пропевая белоснежные строки Пауля Целана, орошая измученных героев каплями прохлады. Когда садится солнце, наступает темнота.
«Брусникинцы» постепенно «разжигают» огонь революции, огонь протеста, огонь переворота. Где-то в недрах цеха уже не говорят, орут герои, бросаются друг на друга, словно звери. В полной темноте наступает апофеоз. Истошно воет воздушная сирена, кажется, что стены огромного завода дрожат от звука, свиста, вопля. И вдруг – тишина. В тишине слышны отдаленные голоса голливудских актеров. Свобода придет неожиданно. Каждый распорядится дарованной свободой, как подскажет ему совесть.